Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

Есть домик на проспекте Мира,
ему названье «Океан».
Стоит он в самом центре мира,
танцует по весне канкан.

Он задирает ноги кверху
и опускает их опять.
Счастливое семейство Верник
живет в нем. Да, «5 Верник 5».

Вся жизнь их танец, но, позвольте,
с чего все это началось?
Позволить вам? Ну, что ж, извольте,
итак, ответ на ваш вопрос.

Вниманье, господа и дамы, —
рассказ про Еву и Адама.

В Одессе юный жил Адам,
жила в Новосибирске Ева.
Меж тем на берегу Судьба
забрасывала в воды невод.

Глядела молча на улов,
вздыхала и опять бросала,
и незаметно засыпала,
бурча под нос: «Не то, не то…»

Меж тем в Одессе наш Адам
безумно помышлял о славе.
Он к ней шагал по головам,
но, право, были ль головами
те, по которым столько миль
прошел Адам тире Эмиль?

В Новосибирске в то же время
у Евы у прекрасных ног
стоял весь город на коленях
и лучше выдумать не мог.
Но, впрочем, это и не странно —
была прекрасна Ева-Анна!

Итак, их встретила Москва,
и через сколько-то мгновений
он стал учиться, а она
столицу ставит на колени.

Тут просыпается Судьба
и вновь забрасывает невод.
На этот раз в сети Адам,
а рядом с ним, конечно, Ева.

И сразу искуситель Змей
им плод запретный предлагает,
она берет его, кусает,
затем — Адам, и тут же ей
свою он руку предлагает,
он, этот лучший из мужей.

Она согласна, но Мадонна,
как и положено тому,
с младенцем на руках законным,
не странно это ли ему?
Она, конечно, непорочна.
Короче, сын рожден заочно.

Да для нее Адам луну
готов достать сейчас же ночью,
а солнце — днем, и в дом их блочный
и солнце, и лужу, и прочее
носить по 20 раз на дню.

С тех пор довольная Судьба
свой невод не бросает в воды.
Им, им доверила она
людского продолженье рода.

Они трудились года три
и на четвертом, постаравшись,
произвели на свет двойняшек.
Неплохо, что ни говори.

Да, что ни говори, достойно.
С Олимпа боги поднялись,
прошлись и спать ушли спокойно.
Эх, славная у них там жизнь —

лежи себе и наслаждайся!
Внизу ж, Эмиль, хоть пропадай,
хоть тресни тут, хоть разрывайся,
а за границу поезжай.

Жена на трех работах ро́бит
и денег столько производит,
что, извините, вам позор,
товарищ главный режиссер.

Да бог с ней, с этой ерундою,
не в деньгах счастье, говорят,
хотя и в них, само собою,
есть положительный заряд.

Но что за шум, не конь ли скачет?
Нет, в «Жигулях» Адам сидит, —
Эмиль везет семью на дачу,
а Анна им руководит.

Вадюля, Игоречек, Славик
резвятся на сиденье заднем.
Никто из братьев не женат.
О, что за рай и что за ад!

Мне помнится, один писатель
однажды говорил о том,
что за комиссия, создатель,
быть взрослой дочери отцом.

Как он не прав был, тот приятель,
уж, право, не до дочерей,
когда комиссия, создатель, —
родители трех сыновей!

Будь от границ Новосибирска
до самых до одесских стен
благословен труд материнский,
отцовский труд благословен!

Дорога вьется и плутает,
подобно ей плутает мысль,
то к истине нас приближает,
то тихо шепчет: удались.

Мы удаляемся послушно
и с нетерпеньем ждем, когда
да усладит рассказ нам уши
о том, как с Евой жил Адам.

Когда со звуками «Уа-а»
на божий свет явились братья,
и, помнится, был первым я,
а через четверть часа — Вадик,

себя не помня, без ума
Эмиль от счастья вышел в космос,
но вся советская страна
не знала о его геройстве.

Он был совсем не космонавт,
он был простой советский парень
и просто был безумно рад
его женой рожденной паре!

Ну, Анька, Анна, Анечка,
вот мило, вот ошеломила, —
кричали Ляля, Элла, Мила
и их мужья, и о-ля-ля,

какой тут начался сыр-бор:
пеленки, соски, погремушки,
бесчисленные постирушки,
прогулки и Сосновый бор.

Им помогали то и дело,
не то попасть под монастырь,
то очень громко тетя Бэла,
то тихо бабушка Эсфирь.

И, как сказал Вильям Шекспир
однажды в небольшом сонете:
«Родителей продолжат дети,
а дети, да украсят мир!»

Да что там, все и не припомнишь,
а впрочем, и не в этом суть.
Когда, простите, дети ссуть,
нужна родительская помощь.

Проходят годы, не догнать,
хоть тресни тут, а не догонишь.
Взрослеют дети, но опять
нужна родительская помощь.

А начиналось все в мороз.
Да, тридцать лет назад в детсадик
пришел с котомкой Дед Мороз,
презренного металла ради.
«Что ж, люди гибнут за металл», —
Мефисто Фаусту сказал.

В том садике стоял бедлам:
везде описанные дети
мечтали только об обеде
и робко жались по углам.

Но вдруг увидел Дед Мороз
(о, что за звуки зазвучали)
красотку Анну за роялем
и на мгновенье в землю врос.

Потом назад, обратно вырос,
ей сердце страстью покорил,
уста слезами окропил,
у ста поклонников отбил
и в загс повел. Вот так случилось.

Так было тридцать лет назад.
И, право, так же точно нынче.
Все та ж любовь и та же страсть,
поверьте Игорю Эмильчу.

Вадим Эмильич подтвердит
вам тож, и Ростислав Михалыч,
сыны, хоть разные на вид,
но все, конечно, в папу с мамой.

Какие, к черту, тридцать лет —
их нет, они молодожены!
Эмиль, мальчишкою сложенный,
и та, кого прекрасней нет!

Ну, что же, горько, господа,
нам сладко видеть вас, так горько!
Меня просил внучок ваш Борька
вам поздравленья передать.

Шампанское шипит, как джинн,
который вылез из бутылки.
Он ваш поклонник самый пылкий,
он ваш слуга и господин,

Он шлет воздушный поцелуй,
он сладко плещется в бокале,
он так споет вам, как в «Ла Скала»
петь и не снилось никому.

Он ваше каждое желанье
исполнит в срок, один в один,
поскольку ваше он созданье —
джинн ИгорьСлаваиВадим.

Пусть домик на проспекте Мира
танцует бешеный канкан,
пусть тридцать дикторов эфира
спешат на радиоэкран,

чтоб вас поздравить с этим счастьем —
быть 30 лет друг друга счастьем!