Игорь Верник - Брошенные тексты. Автобиографические записки

Молчать! Сейчас я говорю. —
Генсек устало поднял руку, —
Так, я в отставку подаю.
Спасибо всем, пора в разлуку.

Надеюсь я, что вслед за мной
вы все последуете тоже…»
Ни до, ни после Кремль такой
не слышал тишины. «О боже», —

вдруг вылетело с чьих-то уст
и покатилось, словно бублик, —
«А как же будет жить Союз
Социалистических Республик

без вас? Без нас? Без глав ЦК?
Мы столько лет вязали узел!
Как жить им всем без каблука
и, главное, без кукурузы?..»

«Дурак. И был всегда дурак!» —
Хрущев, как будто бросил сдачу,
стянул с ноги своей башмак
и по столу лупить им начал.

Читатель, в столь тревожный час
размолвки напряженной этой,
оставим спорщиков без нас
и полетим скорей к поэту.

Космический корабль «Восток»
летел неведомо куда-то.
Гагарин, чувствуя восторг,
глядел в большой иллюминатор.

Как вдруг произошел контакт,
и Пушкин Юрия окликнул.
Так первый русский космонавт
с поэтом встретился великим.

А дело было так: чуть лишь
корабль вышел на орбиту,
в иллюминаторе, как мышь,
вдруг профиль промелькнул небритый.

Гагарин резко поднял бровь,
он даже испугался малость,
взглянул в иллюминатор вновь
и улыбнулся: показалось.

И тут-то то ли через люк,
то ли сквозь щель, то ли еще как
в «Восток» проник какой-то глюк,
внедрясь со стороны востока.

«Чет я не понял?» Существо
в цилиндре, в черном фраке, с тростью
воскликнуло: «Упс, волшебство!
добро пожаловать к нам в гости!»

Как будто иллюзионист,
внутрь въехав на велосипеде,
на раз-два-три достал вдруг из
цилиндра белого медведя.

Сказать, что Юрий Алексейч
вторженье принял хладнокровно,
нельзя. Приветственная речь
была не самой благородной.

Он почему-то вспомнил мать,
припомнил орган детородный,
затем речь стала принимать
характер более народный.

Переместившись на родню,
он коротко сказал о каждом,
одних предоставив в стиле ню,
других, не раздевая даже,

и вслед за тем уже, чтоб суть
послания дошла, как тесто,
отправил гостя в дальний путь,
а с ним и все его семейство.

Объект вскричал: «Как вы послать
умеете свою мысль вольно.
Я все хочу зарифмовать!»
Гагарин встал: «Мужик, довольно,
так в рожу можно схлопотать».

— Товарищ, верь, взойдет она —
звезда пленительного счастья!
Россия вспрянет ото сна…
Я Пушкин, — крикнул Пушкин, — здрасьте!

Гагарин просто обалдел.
Светясь от счастья и радушья,
с ним в невесомости висел
сам Александр Сергеич Пушкин

и беззаботно хохотал.
Гагарин криво улыбнулся:
— Я, собственно, не ожидал…
— А я вот взял, да и вернулся, —

с улыбкой произнес поэт
и на колени космонавту
вдруг прыг и сел: «Привет!» — «Привет».
«Зовут как?» — «Юрий». — «Правда?» — «Правда».

«Чего вдруг вешаем носы,
лицо воротим, как избушка? —
резвился Пушкин. — Ай-да Пушкин! —
и следом: — Ай да сукин сын!

Хотите, вам устрою тур?!
Но чтоб в кармане, чур, без фиги!
Вообще, так, по секрету, Юр,
у нас сплошные здесь интриги,

так что кричи, что не кричи —
такие, братец, расстоянья…
Вчера вот, например, в ночи
Дантес взял и напал на няню».

«Арину Родионовну?»
«Ну да, чего-то перемкнуло.
Та отойти пошла ко сну,
вдруг — бац! — пришла на мушку дула».

«И как?» — «Вчера все обошлось,
но, — Пушкин перешел на шепот, —
мне Каменный тут нынче гость
сказал такое, это что-то!..

Вообще, могу доверить я
тебе секрет прям из секретов?»
«Товарищ Пушкин, я, ведь, я
оттуда, из страны Советов,

Мы там, — Гагарин чуть померк,
всем делимся… Про вас я тоже,
простите, доложу наверх».
«Ну, здесь придется вниз, положим,

докладывать, мой друг и враг
(а как тебя назвать иначе?),
строчи-строчи, коль нужно так,
но это, — Пушкин глаз напряг, —
меж нас сугубо, Юр, иначе

(рукой вдоль шеи сделал финт)
найду и, так скать, без созвона.
Короче, у меня конфликт
с Ариной, дочкой Родиона».

«Да ладно?» — «Да я сам не знал.
Так Каменный на днях глаза мне
открыл, такое рассказал!
Нет, все-таки душа есть в камне.

Ну, слушай! Няня вместо сна
в ночь извергала сказок лаву.
Так вот, решила вдруг она,
что я присвоил ее славу.

Мол, сказки все зарифмовал,
„голубку“ же свою послал
аж мимо острова Буяна
да в царство славного Салтана.

И слушай дальше — гонорар,
мол, на прелестниц весь потратил,
оставив в жадных складках платьев,
своей души и тела жар! —

и он опять захохотал. —
Ой, кстати, Юр, сегодня ж бал!»

«А где?» — «Да здесь недалеко,
но надо бы переодеться».
«Так у меня внизу трико».
«Ну, не в скафандре же переться!

Там дамы будут, много дам, —
он подмигнул горячим глазом, —
клянусь, пойдешь, брат, по рукам,
и что, вот так — в противогазе?

Ты ж разом распугаешь всех.
Тут дамы так, брат, стосковались,
что я на всех… То есть на всех, —
осекся он, — сил не осталось.

И вот что, — Пушкин тронул пресс, —
зови-ка ты меня А Эс».

Гагарин взмок. Ему вдруг судна
размер стал явно маловат.
«Ах, обмануть меня не трудно,
я сам обманываться рад», —

он оживленно произнес
то, что давно зубрил когда-то.
Поэт растрогался до слез:
«Так это же моя цитата!»

«Так я ж на вас, товарищ, рос,
как и на ком-то вы когда-то».

Поэт аж взвился: «Рост какой?
Перед полетом обмеряли?»
«Метр 57». — «Небольшой,
видать, цитаты подкачали», —

вздохнул. — «Ну было и прошло,
сказала бабка у корыта.
Можт, перейдем на ты?» — «Пошло!»
«А то, ну, что мы: „вы“ да „вы“-то.

Скажи мне, летчик-острослов,
а кто сюда тебя отправил?»
«Товарищ дядя Королев,
мой дядя, самых честных правил…»

«Стой, Юрк, прикрой окно. Дантес!»
«Где?» — «Вон, гляди, летит с наганом…»
«А почему похож, А Эс,
он в профиль так на вашу няню?»

«Вот у тебя, конечно, глаз —
не проведешь. Вот это орган!
Короче, помнишь мой рассказ
про няню и как я издерган

ее причудой, мол, как бес,
украл у бабки состоянье.
Так вот, Юр, этот вот Дантес —
замаскированная няня.