Аня Кузнецова - Сиди и смотри

– какая птица расколет грецкий орех?
ворон может использовать камень,
гравитацию, веточку.
говоря между нами,
ворон – самая умная птица из тех,
что создают и используют орудия труда —

Сестра говорит: Такое вот, да.

но, в целом, сказала ещё поучиться
примерно всему:
ритм такой почему,
и животное – это не птица.

Сколько себя соображаю,
сложно сосредоточиться.
Сегодня: село, страда.
Скорбно стою. Сгу́щённая среда,
стрекоза стрекочет, спасает
одиночество.

Среднекрылым слава!
Серебрятся стаями
солнечного сплава.
Слезу смахнуть – стаяли
слева, справа.

Да,
Степенно слетаются снова.
Сжимая собственное сердце,
смелая садится. Сцепка.
Словно сосновые, строгие
ноги.

Серди́ться? Стрекозиный стан
солнечным сосудом стал.
Синеглазая
сверкает сиянием
алмазовым.

Сама
я
сегодня самую суть
сознаю.

Такая посредственность лезет из-под карандаша…
Пишу чуть дыша.
боюсь и её отпугнуть,
даже самую муть.
Разделяю ответственность
с музой: – О, Муза, дай ещё слов, хоть чуть!

Она дышит в спину, гнетëт,
но дальше того не идёт.

– Да что ж ты такая пугливая?
Встань уже, выпрями плечи.
Я
хочу
продуктивнее,
писать хочу, не перечь мне.

Или ты дразнишь нарочно,
диктуя пословно, построчно…
Давай хотя бы построфно?
Ты – катастрофа.

Приходишь, стоишь рядом молча.
Молча, надрывно стоишь.
Прошу тебя, сделайся громче!
Богиня ты или мышь?

Теперь не даёт мне покоя,
что тебя игнорировать можно.
Может, музы и нет. Тогда кто я?
– Мясо
в мешке из кожи.

Там, походив по вагонам,
Пройдя весь Сапсан от головы
до хвоста, ты от скуки взвыл
от отпуска с праздным уклоном.

И привёл мне трофей, земляка —
плотную женщину с Юга,
длинную, как Дон-река,
как жердь,
и такую же неказистую, если издалека
посмотреть.
– Вот, супруга,
держи нового друга,

говорите о своей малой родине
или о чём захотите, вам же видней.
_
Но я везла знакомить тебя с родителями
и, что она сочла оскорбительным,
не знала, о чём говорить с ней.

Наедине, при всех, делать с ней что?
Сама проводник, углубившись в пальто
фирменное, с «РЖД» нашивкой,
признала всё это ошибкой,
выйдя из ауры твоего обаяния:

– Что я делаю в пятом вагоне,
я же проводник в восьмом?

Ушла, полная негодования.
спешила, будто догоним,
силой вернём.
_
Но мы остались. И остаёмся вдвоём.

Детские годы простого обывателя,
кому теперь около тридцати
лет
удобрены деталями тщательно.
Секретами, обрывками лент,
например.
Майскими жуками, алыми парусами,
мамиными руками, папиными усами,
тем более, если он – инженер.

Но в целом, это всё то же самое детство,
его одно в позднесоветскость,
огромное неестественно,
поделили на всех, кто есть.
Кому достался велосипед,
кому от часов ремешок,
кому с гаража на гараж прыжок,
может быть перелом —
и поделом,
или нет.

Как срастаются к юности кости ноги́,
как плетутся дороги,
из каких-то малых частиц, нас,
история ткëт свой палас.

Покидаю владенья Цирцеи
с чувством достигнутой цели,
но без достоинства, нищим.

Потерявший остатки сокровищ
на каком-то этапе, в поисках пищи,
превращает всё в овощ.

Трубите в мой рог, несите мой лук,
стой в воротах, пастух.

Переступаю порог. Не врага,
этот лук – в рагу и в пирог.
Пенелопа, растопишь очаг?

Вечность в разлуке,
а ты смотришь никак.
Так растопишь очаг?

10.21

Я придумываю шалость:
там, в кармане головы
места много. Но, увы,
какая малость,
горстка мыслей лишь осталась.
Всё куда-то подевалось,
укатилось, всё что бы…

Всё, что было, укатило,
не оставив лейтмотива,
будто свист локомотива,
через дырочки в носу,
называемые ноздри,
(расположены внизу,
продолжаются внутри, —
хорошо что две, не три —
так бы падал носом в грязь
или даже сразу телом
и сморкался, ударя́сь).

Если так подумать, в целом,
моя шалость удалась.

Наверное
Естественно
Желание это,
Не
Ожидать
Слова
Твоего, мягкого как
Ь,

Находить
Его
Просто так,
Открытой ладони
Робким
Ответом… но донести тебе это
Как?

Я верю:
в полпервого ночи
луна вошла в наши двери,
сказала моей дочери
открывшей сонные очи:
– Встань и иди, куда хочешь!
Потом ушла, закрыв дверь.

Я верю,
что разные звери,
запрыгнув на пятый этаж,
почти каждый вечер
портят хрупкие вещи,
ломают цветной карандаш,
рисуют на стенах узор
и ставят ботинки на стол.

Я в каждое верю
«это не я, он это начал»,
точно, он первый,
ну как же иначе,
своим детям не верить?..

Я верю, что кот разбил вазу,
хотя кота нет, и ни разу
его хвост не касался ни фарфора, ни глины.
И этот вот, длинный
след из монет по рублю
от разбитой копилки
сам появился – мы просто играем!
Столовые вилки
гремят, как солдаты в пехоте.
– Кто шумит? – Мы не знаем!
Дети… я всё равно вас люблю
хотя, возможно, вы врёте.

Я зерно
каких-то других культур,
не проходя через сито,
огибаю его контур.

Время мне жернов,
в нём я стираясь, верно,
теряю части себя:
золотые одёжки, шум насекомых, поля,
вибрациям космоса кратность.

Округливший мою квадратность,
ещё один год позади,
спасибо, две тыщи двадцать один.

Обладает значительным весом
набор хромосом,
установленный филогенезом,
определяющий вид:
– человек разумный,
– род: жен.,
– рождён,
– здоров.
Далее выбор на особь возложен,
как называться лишь парою слов
или так повернуть одно,
лаконично и ёмко,
чтоб было понятно потомкам,
а современнику завидно.

Что ж. Я человек,
сказать больше нечего.
Многогранный как шар,
как любая другая живая душа,
как планета.
Кручусь неспеша… и ладно об этом.