Елена Сомова - Восстание Боттичелли. Книга стихов

Тончает коготь, изолгалась спесь.
Есть кто живой, на темные ворота
Не кинувший достопочтенный глаз?!
Мир движим кастой извращенцев – весь —
И если человеческое что – то
Забрезжило – так это не про вас.

Куда-то он порывисто спешил
Почти бежал и, спотыкаясь, падал,
Потом вставал и шел на жестких лапах,
Почесывая черепаший ил.

Он видел жизнь в прикиде удальца,
Но неожиданно менял свое пространство,
Приобретая облик оборванца
С походкой коренного молодца.

Держал хвост пистолетом и доил,
Как ласка, всю удойную скотину,
Не знал ни выходных, ни карантина,
Перерабатывая молоко.

Стал недвижим, в отборных сливках стоя.
Преследовал не захлебнуться цель
И из копыт быстрей переобуться,
Грести в лодчонке среди благ на мель, —

Всё ради почвы, коюю обресть
Заложено в программе беголюбца,
и
потому глаза – два чайных блюдца,
рот – молокоотсос не знает месть.

С бунгало легче практику постичь,
Своих не объясняя постулатов
И не таща в окно пи эр квадрата,
Чтоб быстро стадо вольное постричь.

Бегун и лжец, рискуя и дробясь,
Однажды поучаствовал в корриде,
И разбежавшись, прыгнул на луну,
В глазах оленей призрачно двоясь.
Куплеты из двух букв спел быстро в МИДе —
Это приятней, чем их петь в Аиде,
Где жарится прижизненная мразь
И поминает сладким сатану.

Белые голуби и святые духи
Чувства, рвущиеся через край,
Крылья берез – полный вагон-сарай
тонких эмоций —
берестяные слухи
Нежности, вырванной с корнем у бытия —
Взятой в бумагу жемчужине хватит боли слепых открытий —
Выплеснет океан жемчуг, слегка прикрытый крылом наитий.
Пухом домашнего счастья мир серебря,
Скоро снега накроет кривая рубаха.
Рвется, не угасая на взлете, птаха.

Образ лохматого дуба, крепкого бороной —
Небо вспахали буквы веток необычайных.
За полстолетья выреветь звезды и чашку чая
В теплом уюте и бесприюте – волной
Быть
И отхлынуть в вечнокипящий ад
варева пота, крови, надежд промученных.
Возле икон обретаю смысл – и тогда Бог рад
Девочке, в детстве намертво переученной

Жить и любить – нервный ценить сквозняк,
Паузы, многоточия в отношениях,
Храмы природы – искренний березняк,
Лики молитвенные в таинстве совершения.

До Дивеева добрались,
Все изгадив на полпути,
Пивотоком свергая высь
И желая Бога найти

С фонарем и собакой Гад.
К Богу выйти со списком рад
Каждый мытарь и каждый жнец
В олимпийской эмблеме колец.

До поездки жахнув сперва,
Не болела чтоб голова,
Едут боль из душ отпускать.
Матершине долго хлестать.

Пузо – в крести, горло – пикам,
Во всю спину – бубей аркан,
Черви сердце изгрызли вдрызг
Во всю силу спиртовых брызг.

Чем наглее отряд барыг,
Тем жирнее официоз:
Бумазеями скрип да скрип
С хищным жалом блудливых ос.

Торг за право носить кресты,
Поднимать повыше носы,
Руль врывая вдоль полосы,
Занимать повыше посты.

Мир иллюзий – по центру – ложь,
На количество рыл умножь —
Вот и новых блатняг вагон
Все в коньячных звездах погон.

Виноверть крутит малый винт
Под него идущей рекой.
Каждый день гремит винопой, —
Блудням Родины вышел спринт.

Невыносимы завыванья лжи восточной —
Копают мозг своей канавой сточной,
Уловками наветов и борьбой за власть.
Там человек, но бомж… – отъедает сласть
У дармовых продуктов.
Как же погано от чуждых отрепьев прет…
Выброшенный на улицу с черного хода, жрет,
И из хурмы высасывает сукровицу
Скользких подвалов с музыкой разложения.
Каждый вошедший вот – вот оступится.
Музыка ада – эмблема самосожжения.

Эта страна на карте мира – улица, —
Даже не площадь, где голубь надутый сутулится.
Камень быстрее воду в ручье поймет,
Чем завы магов – бомжа. Его жизнь – помёт
Голубя мира, проданного с витрины
И возвращенного далее на картины
Выставок детских
Русско – немецких.

Как побитые яблоки, изувеченные грозой,
Жертвы новой России ступают под красным флагом,
Пять бомжей, покалеченные распадом:
Алкоголем и голодом, но вместе – не вразнобой.

Перекройка истории – праздник свободы – стой!
Оглянись на народ и закрой нано – рты лже – пророков,
Собери, Господь, падалицу, новых сроков
жизни дай при свете,
врачуй, – на их ранах гной.

Ожиревшие маски просунуты в новострой,
Пропестреют эмблемы, сорвут лепестки доходов.
Становиться колонией непристало, свой
Тополино – пуховый образ роняя в походах.

Мы шли наощупь, открывая сны
За дверью дверь, за поцелуем тайна,
За лепестками – солнечные псы
Теплом хватали и вели на крайний
Прибрежный плот. Оккультная игра
Кружила волны и волчки, стараясь
Приблизить остров, где слепая завязь
Готовила бутон из горных вод.

Окукленная искра доброты
В мир покаяний и борьбы рождалась
И восставала искрами цветка.
В Галактике и звезды и цветы
Несут богам. Нам попадает малость,
И жаль, когда на краешек лотка.

На тонкий лист собрать энергию лучей
Последнего тепла и призрачной надежды.
Я знаю, без любви весь мир уже ничей, —
Мир варваров и шлюх, – им не прикрыть одеждой

Свирепый нрав: горчат клыки, свербят глаза
И когти чешутся, кого еще бы свергнуть.
Разделит нас сквозная светополоса —
Сквозь мглу просвет, – его-то не избегнуть.

Лишь бы заметить и идти на луч,
Лететь пушинкой под раскрытой дверью,
Увидеть, как твой дух теперь могуч,
Пройдя страданья, боль и суеверья.

Твой ребёнок слышит
Твой ребёнок – чудо.
Ветер ветвь колышет,
Как из-под винта
Вылетают мысли —
Пули абсолюта,
Те, что горло стиснув,
Слезы льют века.

Мальчик слышит море,
Мальчик слышит небо,
Небо тайну слышит – гулкий амулет
Тоненькой ракушки
Не из ширпотреба —
Из сердечной боли,
Где насквозь рассвет
Проявил реальность,
Обнажая срубы,
И ваяет жизни —
В гибель не смотри…
И несут удачу белые голубы —
Чайки нараспашку —
На костёр зари.