Максим Гайдученин - Стихи без границ

хватит уже симфоний,
сил уже больше нет,
пусть отдохнёт Моцарт!
а мы пока сходим в буфет.

Смотрят люди часами
в самый большой телескоп,
ищут что-то годами
в тёмном небе, ночном,

но толку совсем немного,
время лишь тратят впрок,
иду к ним сонной походкой:
– подвиньтесь, прошу, узколоб.

дайте-ка я взгляну
снова на эти тела,
там Луна (говорю),
а вон млечный путь, я

часто хожу по нему,
гулял буквально вчера —
профессор дал слабину
и начал орать на меня:

– как же? там ведь лишь вакуум!
ходить по нему – это бред!
– ну вакуум и что? ну ладно,
я аккуратно ведь,

чёрной дырой обернулся,
медведицу покормил, —
профессор (вижу) рехнулся,
а я с усмешкой уплыл.

Настало утро
и поднялся я с перины,
с заметной грустью
к растворённому окну,
а за окном людей почти не видно —
теперь хожу, повсюду их ищу.

прошёл музеев сотню,
галерей картинных,
обшарил все театры и кино,
среди поло́с от шин машинных
я тоже не нашёл ни одного.

тогда (мне что-то резко подсказало)
я ринулся туда, где горел блин,
и так и есть – там очередь людская
заполоняла продуктовый магазин.

тогда понятно всё – всё, как обычно,
приоритет народный очень чу́ток,
не отклонились люди от привычки:
идти туда, куда ведёт желудок.

Метро. все люди уставшие,
людям не хочется жить.
фокусник изукрашенный
народ решил веселить.

в одежде лишь то, что надо:
чёрный большой котелок,
в ладони трость и перчатка,
за спиной висит узелок.

картами шоу открыл,
ушла у него колода,
а после ко всем подходил —
отгадывал масти и номер.

в поезде стало весело,
теперь людям хочется жить,
на бис он исполнил песенки —
фигляру пора выходить.

три остановки прошло,
поезд остановили,
фокусник далеко,
а в карманах остались дыры.

плакали люди долго,
а кто-то из них начал выть.
снова залезли в поезд.
снова не хочется жить.

Юность забубенная
прёт вперёд меня,
звёздочка небесная
светит, хохоча.

что же ты смеёшься?
неужели я
не способен ночью
зацепить тебя?

навалив друг дружкой
все дома и зданья,
я ползу к верхушке,
к центру мирозданья,

чтоб спросить там прямо
про судьбу свою,
объяснений рьяно
у господ прошу,

а они в том зале
хорошо сидят,
миром наблюдают,
звёздочки едят,

пальчиком мгновенно
приползла звезда,
юность забубенная
прёт вперёд меня.

«Бла-бла-бла»
вылетает изо рта,
улетает в небеса,
огибает провода,

фразы нет уж три часа,
я волнуюсь – где она?
может быть, наверняка,
угодила в клюв орла,

держу руки у лица,
тру ладонями глаза,
возвратите мне слова,
ведь без них я никуда,

словно море без кита,
словно праздник без торта́,
словно Солнце без луча
и как моряк без корабля,

и как невеста без цветка,
и словно кактус без шипа,
и словно молния без шума,
а жар-птица без хвоста,

будто дорога без конца,
как будто ручка без листа
и как двухмачтовая шхуна
абсолютно безо дна,

без этой фразы я себя,
словно пастух без табуна,
как королева без дворца,
как моя книга без стиха

и как искусство без творца,
как будто осень без дождя
и дровосек без топора,
и как без пуха тополя́,

а жизнь без радостного дня,
каждая ночь совсем без сна
и незелёная трава,
как будто с криком тишина,

велосипед без колеса,
без башмака одна нога
и как поблекшая звезда,
без позвоночника спина,

я кинул фразу «Бла-бла-бла»,
она вспорхнула в небеса,
чтобы отныне никогда
не возвращаться в полость рта.

Сдачи нет, но вы держи́те
мешок сахара, носки,
сигареты, две конфеты,
три пакета, бигуди,
помидоры, вон те шторы
и коробочку вина
(мы-то против алкоголя —
сдачу надо ведь отдать),
забирайте соли пачку,
забирайте хомяка,
вот и всё – мы рассчитались
до последнего рубля.

На небесах сцепились динозавры,
кто из них сильнее? – подскажи,
а я, залезши в шаровары,
слежу за боем, будто крокодил.

соединились оба зубом в зубы,
а, может быть, любовь выглядит так,
и вместе, словно лебеди в речушке,
уплыли динозаврики в закат.

«Больше мешков под глазами,
под левым рисуем фингал,
на лбу зажившие шрамы
и незаживший шрам.

в глазах витает усталость,
однако, улыбка в лице…» —
зачем вам чернила тратить,
когда это всё на мне?

я, может, актёр без корочки,
зато натуральная кожа,
вот так работник пятёрочки,
а так вот священник синода,

капитан самолёта и просто
личность, в конце-концов,
не нужен актёр-переросток,
здесь каждый – ходячая роль.

Я запер дверь двумя ключами,
задёрнул шторы поплотней,
закрыл я также вход пожарный
и залепил глазки дверей.

я завернулся в одеяло,
и, закатившись под кровать,
подумал, время что настало,
когда могу я отдыхать,

но я забыл одну частицу,
она мала, но и громадна,
из-за неё весь рот кривится,
и тьма встаёт перед глазами.

когда без сил, не можешь боле
держать перо, тащить свой крест,
мозг начинает диким воплем,
как будто это – деспот, бес,

и он кладёт свои идеи —
там стопка снова, я устал!
душа в неволе зачерствеет,
настало утро – ты поспал.