Любовь Сушко - Шарм серебряного века. Филологиня

Не отражался в зеркале, не мог

Оставить след в душе моей усталой,

И все же на одной из тех дорог,

Неведомых путей меня оставил,

Сначала изнывала от тоски,

Потом от дикой радости кружилась,

И только крылья, словно две руки,

Бессильная, беспомощно сложила.

И вот тогда в потоке бытия,

В какой-то странной бездне пониманья,

Еще металась рядом тень моя,

Ждала его покоя и вниманья.

Не дождалась, и в том тумане дней,

Пустых и милых и душе и взору,

Опять явился он среди теней,

Не отражаясь в зеркале, с укором

Смотрел куда-то, видел только тьму,

Была расплата так тогда сурова,

И я ушла от этих грез к нему,

Истерзанная, я металась снова,

За миг до страшной гибели могла

Взлететь и кануть где-то в миг печали.

И только там еще колокола,

Его пророка в ранний час встречали.

И кто-то хохотал и пил вино,

Тюрьма и море было по колено,

Но он ушел, от ярости хмельной,

И все твердил, что будет неизменно

В моей судьбе являться в грозный час,

Искать ответа, не задав вопроса,

О, как сердца усталые стучат,

Какая блажь пред ним казаться взрослой.

– Свободна, Фауст, свой построив мир,

Ты не отыщешь больше Маргариты,

Не отразился в зеркале, пред ним,

Пасуют все пророки, и забыты

Какие-то законы бытия,

Срывает ветер листья, и в экстазе

Опять замру пред этой бездной я,

И буду смысл искать в судьбе и фразе….

Портрет мужчины, мрак и холод снов,

И тихая печаль моей отрады,

Пусть затерялся где-то средь миров,

Пусть он блуждает в вихре звездопада

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И что она ему тогда сказала,

Что он ответил? – не узнать теперь.

И только чайка белая упала

В пучину моря, и среди потерь

И страшных гроз потом вдали ночами

Она все эту чайку вспоминала,

Звала его. А он не отвечает.

И даже жизни показалось мало

На то, чтоб море грозное оставить,

Остаться в тихой гавани скучать.

И снова страсти этим миром правят,

И эта чайка снится ей опять.

Уже давно в живых его не стало,

Мир странно изменился в этот час,

Когда седая женщина рыдала

О юности, о страсти, и у нас

Слов утешенья больше не хватало.

Не помогли прекрасные стихи.

Во сне она над морем тем летала,

И все шептала: – Ты меня прости.

И тень его застыла у камина.

Согреться не могла, сгореть не смела,

– Да, это был единственный мужчина-

Она призналась вдруг и онемела.

И перед ними отступило время.

И были души призрачно легки.

И там на берегу сливались тени

В одном порыве страсти и тоски

Как критики злы, нет сердиты,

Отправив в сердцах их к чертям,

Набоков сжигает «Лолиту»,

Предавшись забытым страстям.

Жена улыбается рядом:

– Ну что ты, мой ангел, оставь.

Да ну их, какая отрада,

И сам, мой родной, не лукавь….

И все-таки зло и сердито,

Отставив о милости бред,

Набоков сжигает «Лолиту»,

И знает прощения нет.

И все, что в запале забыто,

И больше вернутся невмочь,

В камине сгорает Лолита,

На мир надвигается ночь…

Герой, он не автор, пустое,

Они никогда не поймут,

Огонь все горит за спиною.

А критики спят или пьют

С чужими, любовниц ласкают,

Уносятся яростно прочь.

Набоков Лолиту сжигает,

На мир надвигается ночь.

Жена у окна виновато

Стоит, словно Лота все ждет,

За творчество грянет расплата,

Никто ничего не поймет.

Из пепла она не восстанет,

И рукопись эта сгорит.

И автор злодеем предстанет,

В огне своих вечных Лолит.

Горит Лолита, в комнате темно,

Жена устало смотрит на огонь,

И призрак, промелькнувший за окном,

Протянет обреченную ладонь.

Все грезы и мечты несутся прочь,

А страсти за спиною, словно страж,

Для гения не так опасна ночь,

И лишь роман возникнет, как шантаж…

Все скомкано и преданно огню.

Он ничего не сможет объяснить.

И я кошмар прозрения гоню,

И лишь душа в огне еще горит.

Творец не может страсть свою унять,

И лгать не станет. В комнате темно,

Лолита гонит к пропасти опять.

И как горчит то сладкое вино.

Мир разбивался о немую страсть,

Никто его не сможет защитить,

И лишь Лолиты призрачная власть

Не воскресить сумеет, а убить.

Две птицы, и одна из них темна,

Светла другая, кто устанет петь?

Продолжится отчаянно война,

И дописать роман ему ль успеть.

И призрак, промелькнувший за окном,

Протянет обреченную ладонь,

Горит Лолита, в комнате темно,

Жена устало смотрит на огонь.

Кармен все кружилась на сцене пустой,

Желая увидеть поэта во мраке.

А он растворился внезапно с другой,

Уносится к славе, и бездне и драме.

Что ей остается? Плясать до зари,

Приветствуя новое дивное солнце.

А там, словно свечи, горят фонари,

И дамы приветствуют спутников сонно.

Какой – то безумец читает стихи,

И падает в пропасть своих откровений,

Как хочется Блока ей снова найти,

Но страсть отступила, осталось забвенье.

Кармен, изменяя себе и ему,

Проносится в вихре по Невскому, боже.

Рыдать от бессилья, познавшая тьму

И страсть, разве может? И все-таки может…

Как холоден взгляд, и куда ей теперь,

Лишь вспыхнув, померкло печальное солнце.

И ада раскрылась забытая дверь,

Харон поприветствует в сумраке сонно…

Напрасно обещана будет любовь,

Никто не вернется назад, понимаю.

И что там, тоска, наваждение, боль.

Харон уплывает, и тени сзывает…

Она устремилась в ту бездну за ним,

Забыв, что случилось когда-то с Орфеем.

Мы все растворимся, мы все догорим,

Но вырвать любимых из тьмы не сумеем…

Королева вернулась в ту позднюю осень,