Дмитрий Гавриленко - Свеча в зеркалах. Избранные стихи

Я в светлой роще шёл с тобой,
Шли вперемешку с листопадом,
И лес казался чёрным адом,
Весёлым солнцем залитой.

Опять гуляю в роще той,
Нахмуренной, с печальным взглядом,
С созревшим на растеньях ядом,
Но в сердце праздник золотой.

Не потому, что без тебя
Согреет холод ночи лютой
С промокшей неживой листвой.

Под взоры тёмные опят
Я понял в тихом неуюте,
Что без тебя я – сам не свой.

Здесь много простору, и тихо,
И вовремя кончился снег.
Метель осторожной портнихой
Поправила шубку сосне.
С утра без тепла – мы устали
И самую малость грустны.
На небо похожими стали
Опушки, поляны, кусты.

Ах ты, черноволосая,
Светлоглазая!
Солнышко моё росное,
Ноченька ясная.
И непокорная,
Да крылья – новые.
Вокруг всё леса сосновые,
Ты – как берёзка чёрная.

Опять некстати выпал снег.
В морозном воздухе апреля
Замолк беспечно детский смех,
Молчат капели-менестрели.
И только мы с тобой вдвоём,
Мой вечный друг, теперь в ударе.
Под ослепительным окном
По очереди – на гитаре.
Но я играю про весну
И радость бытия и встречи,
Ты – про неверную жену,
И у тебя рыдают плечи.
Ведь сила в музыке трубит,
Грудь разрывая, как осколок.
И дом ваш надвое разбит,
И на куски твой дом расколот.

Я спрятался в дожде, я в камышах,
Я очутился там, где мокрый ветер.
Со мной слух, зренье, тело и душа.
И представленье о померкшем свете.
Неясно вижу голос далека,
Прекрасно слышу стебля колыханье
И знаю: для меня струит река
Серебряное чистое дыханье.
В душе моей шумит широкий дождь,
В дожде шумит душа, дыша над ухом.
Замёрзну я – всех сотрясает дрожь,
Хотя вокруг нехолодно и сухо.

Нет гармонии – есть красота.
Ты живое тому подтвержденье.
Воду пить и с лица, и с листа,
Если лес – это месторожденье.
Дама в белом, а ты – в голубом,
Улыбаешься критской мадонной.
Слышен шёпот: «Совет да любовь!» —
Из какой-то эпохи бездонной
На исчезнувшем праязыке.
Я стою, ослеплённый тобою,
Возле древности и вдалеке,
Без доспехов и рядом с толпою,
Созерцающей сфинкса впотьмах.
Силу львиную в теле любимой,
Силу страсти и чувства размах,
Страсти южной и неистребимой.
Где гармония? В чём красота?
Для кого сотворили кумира
На печати не шире перста,
Удлинившегося на полмира?
Перси, плечи – и всё на века
Уцененное пыльной планетой.
Если место рожденья – река,
Легче лёгкого быть неодетой.
Прошептать неживые слова,
Оживить их своей ворожбою,
Не догадываясь сперва,
Что воспрянут они над собою.

И луна, словно фара, светит,
Затмевая подфарник-звезду,
И морозный январский ветер
Яблонь пальчики трет в саду.
Мне с тобой эта ночь – как в мае,
Только в нём – ни в каком другом.
По-весеннему принимаем
Жуткий мир, ледяной кругом.

Я – исконный, упрямый прохожий,
Беззащитен, одухотворён.
Все дороги на свете мои,
И леса исхожу, и тропинки.
Ведь оседлая жизнь – для звезды,
Да и то я узнал, наблюдая, —
Звёзды, падая, ярче горят.
И в груди – неуёмное счастье!
Отпылают цветы на полянах —
Наливаются золотом листья,
И тогда уж непросто берёзку
Отыскать в этом тихом костре.
Ну и главное я понимаю:
Путь не в небо ведёт человека,
Но всегда – к человеку другому.

А хорошо звездой далёкой быть,
Как островком, и в океане плыть.
Не в луже на машине-развалюхе,
Не в утлой душегубке по реке —
Стать полноправной частью мирозданья,
На зависть людям с неба засиять.
Но существуют здесь и неподвластны
Земному, пусть и дерзкому, уму:
Большое солнце, прячущее звёзды,
Песчинки-звёзды, прячущие тьму.
Не так ли мелочь жизни – суета?
Она, невзгод скрывая темноту,
Одновременно заслоняет небо.
И только ночью может вдруг присниться
Порнозвезда (её другим не видно).
Звезда, хотя её в пространстве нет.

Берёза чёрная растёт,
Ко мне протягивая ветку
И листья грустные на ней.
Ты для меня – святая ночь,
Я кланяюсь всему святому.
Я вслушался в её слова:
«Ты негр своей семье и другу,
Я – негритянка для сестёр,
И потому на тень похожа
И закрываю травам небо».
Деревья говорить не могут!
Берёза чёрными устами
Не верещала, а вещала
Простое устное враньё.
И чувствую: на голове
Фуражку поднимают волосы,
Как будто я на тень похожий
И закрываю людям солнце.

В прошлом году
Ты казалась мне
Ёлкой в лесу,
А теперь —
Ёлкою в комнате.
Это такая ужасная разница,
Такой ужас,
Что даже игрушечный Дед Мороз
Скорчил гримасу,
Осознавая
Мою беспомощность
Пред законами жизни
И хаосом в них.

Иду пешком,
А ездил
На телеге и в автобусе,
Троллейбусе и метро.
Летал
На качелях и в самолёте,
Что столетье назад
В совокупности
Было бы невозможно.
В этом я вижу
Сущности
Не человека, а века:
Практичного и эклектичного,
Шумного и умного.

Мы с тобою ничуть не стареем.
Осень, осень, приди поскорее,
Осени эпохальным крылом.
Этот вяз молодой под окошком
Мне приходится близким немножко:
Мы с рождения рядом живём.
Ну и корни мои глубоки!
Здесь мы с вязом совсем как дружки
Средь извечных полей золотых.
Пусть лепечет дряхлеющий клён —
Не под ним, а под вязом рождён
Мой занозистый, истинный стих.

А много ль значит
Дерево одно?
Обнесено оградой,
Да не защищено.
Сейчас его спилили,
И детство,
Что прошло под этим клёном,
Широким в роскоши,
Роскошным в широте,
Раскинуло
Зелёные ладошки,
Цепляясь
За чугунную ограду.

Расцвели засохшие сады
Не от солнца, не от Первомая.
Почему – я сам не понимаю —
Расцвели засохшие сады.
Может быть, весенняя вода
Корни и сердца их воскресила.
Всем на свете, как святая сила,
Может быть весенняя вода!

Родничок – не волшебник, а чудо.
Он растёт неизвестно откуда
В ослепительных залежах мела,
Над которыми круча присела.
Здесь тропинка – с пути не собьёшься,
Сердцу – холодно, если напьёшься.
Я стою, очарован избушкой,
Что побелена вечной старушкой.