Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

он с холста сошел помятым

насмотревшимся рассвета

на соседней акварели

предъявившей голых фавнов

обнимавшихся в прилеске.

Ему грустно. Ноют зубы

дрожит мясо на костях

«Отвлачив сто лет покоя

я на воле, как в гостях.

Со скандального Афона

мне пришлют вязанку дров

благодарен. Грею клона.

Не тебя ли, брат Иов?».

Опустевшей мошной под белой луной

беззвучно тряся – забывшись, остался.

Возвысит ли горе, возьмет ли болезнь

ответь. Не ответишь.

В святые ты, ночь моя, метишь

зализывать раны не смея.

Вращаешься, бдишь, считаешь часы

я бы понес твою ношу

солнце убьет, но ты воскресишь

меня, обещая: «Не брошу.

Сама я вернусь, побывав под землей

попомни – я лжива

бессмертна

заняв одиночек опасной игрой

я смою их краски с мольберта».

Механика смерти, пыльца сорняков

для всхлипов других поколений

придут – не задержатся.

Жалость к себе и к себе

лишь к себе миллиардов людей

сияющий взор божьей коровки

олень наступил на пятно.

На столб от звезды, и его понесло

рогами в чащобу, копытом мне в грудь

я человечен. Небрит. Иллюзорен.

Целым селом сошлись посмотреть

что со мной сталось

как я курю

сижу в васильках

«Дочка, смотришь?»

«Смотрю».

Через лорнет наблюдает лесник

«Пропал он, Савельич?»

«Решительно сник».

Выброс энергий сочувственной темы

напутствует сердце работать, не спать

помериться силой с глистой пессимизма

пожухлые травы невольно лизать

«Уходит…»

«Не трожь. Пропусти, пусть идет»

«Спасибо, Савельич»

«Кто пил, тот поймет».

По исхоженным тропам

с жарой в левом глазе

небосвода касаясь макушкой

разгоняя кивком самолеты

молча приветствую павших.

Честно делюсь с ними миром.

Крадусь за белеющей крысой

хочу накормить ее сыром.

За тридцать шагов до утеса

собравшего птиц суицида

я думал без помпы и лая

«Значит, такая планида».

Горстка отважных индусов

ворует составы с халвою

они не в обиде на Кришну

и он не кричит им: «Урою!».

Жизнь прекращать пока рано.

Годы не те, да и жены

просят трудиться в ночное

на платья, сережки, кулоны.

Тельняшки кислотных матросов

пропитаны солью из Фриско

солью земли проигравших

дети цветов, вам не низко

висеть на флагштоке историй

навеянных бурей с избытка

возможностей делать карьеру?

Мне жаль, но вторая попытка

не будет допущена расой

считающих власть своей кассой

английский премьер, китайский генсек —

разные лица

одно содержание

на главную роль набирая дыхание

сорвавшийся юнга гребет

к сестре под созвездием Рака

четвертую ночь напролет

не спит, разогнав свою лодку

до уровня броских корветов —

счастливой дороги

советов

тебе не дадут в криках чаек

будды тебя не удержат

узники тесных подвалов

заваленных скалами нормы

взывают о быстрой кончине

скопом шепча: «Нам здесь орды

мы покорились, нам ясно

числом не сломать хребет неба

отнявшего с доброй улыбкой

любую надежду побега».

Переселиться в невесомость

узреть волхвов, купить им выпить

скатиться вниз с гудящей головой

вводите в кому

дождь ногой

мне наступает на мой зонт, который слаб

податлив ветру, в висках раздувшему пожар

зайти бы сходу в первый бар

взять стопку водки

хлеба с семгой, но денег мало.

Сырость рубит.

Латинский крест плывет над домом

для сумасшедших и таких

что знают выход – не очнувшись

напичкав химией костяк

и жир по венам, обманувшись

гонявших с гонором собак

вдруг потерявших свой ошейник.

Прошитый нитью автомата

вошедший в стадию распада —

чудесных снов, философ хлама.

Предсмертный возглас «Хари Рама!»

лишь как обычно привлечет

ворон доесть твои останки

Господь седел, точа болванки

из разомлевших индивидов

он усмехался. Не метался

знакомый звон в ушах велел

худому скульптуру раздеться

придвинув зеркало, лепить

с себя бугристого Геракла

на льве довезшего мешок зеленых яблок

недозревших – для них, от страха онемевших

вельмож, сбежавших за царем

встречать фартового безумца.

Отставший спал. Ходил по книгам

мешая с пьянством лунатизм

ушибы, шрамы, мистицизм – во всем.

Как есть. Навечно. Грозно.

Чеширский потрох одиозно

ведет свою игру один.

Дай лампу, лес

я Аладдин – заметив плотность под осиной

потру, сумею пожелать

не пахнуть перед кошкой псиной

фригидных женщин не пугать

моим размером

в час фламенко мне оставаться в стороне

щелчок – ответ

прорыв – «Уйди!»

ударный выкрик из груди

прыщавой мисс меня прогнал

направив прочь, смахнул со стула

привел к расклейщику афиш.

Мы пошептались о тромбонах

испанском джазе

махаонах

кто с кухни бабочкой вспорхнул

я пропустил.

Пойдя на шум

исхода духа об газон, всплеснул руками

вызвал лифт

стучал по стенам чем придется

жизнь тяжела, но в ней дается

хороший шанс не длить потливость

спеша за счастьем, как баран

бежит за мухой

рвется к морю

примите, волны – вас не стою

в вас утону, в вас исцелюсь

мне на могилу сядет гусь

бывалый клюв, речной смутьян

настройщик голоса подруги

залившей перья соком вышек

о, нефтяных

подбросив фишек

на вечер в видном казино

раба земля не сдвинет брови

продлит страдания детей

костлявый образ в кандалах

вращавший жадными глазами

пройдется с чертом по оврагу

дойдет вечерней красотой

вы заблудились

успокой

меня шуршащая трава, скажи решающее слово

привыкни к ходу сапогов

они на мне, я из кустов

в бурлящих грязях спотыкаясь

иду туда, где суше падать

на звезды бросив краткий взгляд

резьба по телу – нож сонат

исполнит их беспутный месяц

зависший в полной тишине

команда – быть.

Искать вовне

для снов приятную картину

держать удар

растить щетину, не заплывая за буйки

накрыли стол, сорвали траур

сглотнули штык порожних встреч

умели впрок себя развлечь

пальбой по крысам

вилкой дружбы

забравшей зрение щенка —

расти до метра, но пока

тебя за крысу примет даун

потративший в солярии купюры

врученные на бедность государством.

Кто без греха, швырните в него урной

с дешевой библией под спудом кожуры

бананов

мандаринов – не нужны

откормленным лошадкам эти притчи

«Мы рано на работу убегаем

мы ноги об упавших вытираем

Иисус, ну раздели же нашу радость

наполни чашу – нас пусть не минует

напьемся до припадков, до колибри