Андрей Сутоцкий - Хороводы Хорса. Книга стихов

Куда вы с вопросами, глупые дяди,
Ведь он лакировщик и всякий изъян
Уклончиво, вёртко с улыбкой загладит,
Да так, что вы снова с ним будете «за»…
Насилу втащили мешок аргументов
Вы в студию эту, чтоб нас отстоять.
Но все аргументы исчезли моментом,
Как только он «так» соизволил сказать.
Хотели с нажимом своих репутаций,
Да скоро ослабли и ссохлись в изюм.
Обидно: не дали козлам пободаться
И в споре пустить голубую слезу.
Ужель замолчали? Ужель вы согласны?
И стоила ль схватка эфира на час?
Жонглировать правдой и вправду опасно, —
Особенно, если используют вас.

Он рад тому, что приобрёл квартиру,
Раздельных комнат свет и пустоту,
Где на квадратах купленного мира
Опустошить готовится мечту
Бесцветный быт. Таинственные смыслы
Мегазатрат, надежд и перемен
Быт обнулит и ноль сожрёт все числа,
Пятнадцать лет вместив в один момент.
Но это будет, всё ж таки, нескоро,
И под наплывом творческих страстей
Он верит в ночь и с дьявольским упором
Рисует план по сносу старых стен.
Он ждёт и ждёт итоговую сцену,
Когда хозяйка бывшая вручит
Ему ключи с печалью на лице и,
Слегка смутясь, о прошлом помолчит.
Она ему, конечно, не расскажет…
А стены помнят, ревностью полны,
И не скрипят, обидевшись, протяжно
Иллитератным образом полы.
Второй этаж, балкон, зелёный дворик…
Прожив полвека, есть ещё на жизнь…
Но оптимизм – притворщик и затворник.
…и тяжелы в ступеньках этажи.
Душа – душой, а телу без уюта —
Не по себе. Да здравствует ремонт!
И лишь под утро, время перепутав,
Мой друг уснул, умаялся… И вот,
Случился вечер: «добрая» соседка,
В «глазок» увидев нового жильца,
Открыла дверь и… тайну: «Слушай, детка,
В твоей квартире, помню, от шприца
Скончалась девка. Суки наркоманы!
И эта, што те хату продала —
Бухлей бухла… От ейных тараканов
Я все обои в доме порвала!..
А год назад тут был такой малинник,
Что хоть святых из дома выноси:
Туда-сюда, бандиты да мальвины…
А што зачем – поди-ка расспроси…»

На то жилец, как будто удивившись,
Скурив «полпримы» в яркий огонёк,
Хотел ответить, думал, но… не вышло.
И лишь кивнул под медленный дымок.

Над гремяще-лязгающим шумом
Зло горит кровавый небосвод.
Третий день отчаяннейшим штурмом
Осаждает город инород.
В тесноте шлифуются доспехи,
Равнодушно золотом горя,
И трещат, как грецкие орехи,
Под взбуду меча и топора.
Словно оспой ядра боевые
Крепостные стены обошли.
Третий день в разгаре не остынут
Страшных сил отважные мужи.
Паутина лестниц, на которых
Копошатся мухами тела,
В скорый день, к стыдейшему позору,
Толщу стен удушьем обвила.
И кипящей смолью не забрызгать,
И блокадой враз не перекрыть…
Был бы мир, да мир из сердца изгнан…
Нетерпенья копии остры.
Меркнет свет в кудлатых чёрных тучах.
Быстрый ветр – помощником стреле,
Что пустил оскалившийся лучник
С огневой печатью на челе.
Не слабеет кровью обагрённый
Третий день беснующийся бой,
Несмотря на то, что оборону
Держит старость, жертвуя собой.
Кабы знал налёгший неприятель,
Что в стенах воюют старики —
Изошёл б на тысячи проклятий,
Ведь с такими биться – не с руки…
Но теперь, геройствуя в нажиме,
Рушит с рёвом наземь ворота
И вбегает в крепость одержимо
По телам погибшим, сволота…
……

Никого в живых он там не встретил,
Кроме крыс, да ведьмы в голубом…
Замер враг. И только стылый ветер
Бил на башне в колокол – «бом! бом! бом…»

Кажись, игрив он был с рожденья,
Собачьей радостью дыша.
Мохнатым рыжим привиденьем
Носилась по полю душа.
Вдогон резиновым игрушкам,
Камням, дощечкам, бегал он,
Лишь высоко взлетали уши
Его, – особенно под склон,
Куда он нёсся беззаботный,
Что сил пронзительно крича…
Предельно чувствуя свободу,
Совсем не знал он, как рычать.
Но тьма к свободе нетерпима,
Подстерегая тут и там.
И вот однажды на тропинке,
Его настигла слепота.
Другой бы сдал, скулил и мордой
Искал хозяина ладонь…
А этот вновь легко и гордо
Носился по′ полю, как конь.
Что, разве запахи забыты?..
Нет. Абсолютно острый нюх
Не выдавал в нём инвалида
Средь расхрабрившихся лягух.
И, улыбаясь, нас приметив,
Игрун размахивал хвостом…
Ты приглядись: ну, чем не дети
Нам братья младшие? Никто
Существ доверчивей не знает.
И, к счастью, рыжий не из тех,
Кого щенком на цепь сажают,
Готовя к бою для утех.
Легко ль поверить?.. и возможно ль?..
И память всё ещё горька,
С тех пор, когда ему под кожу
Влетели пули в три хлопка…
Но через боль ему хотелось
Бежать,… да лапы тяжелы…
И… через миг собачье тело…
Накрыли… травы-ковыли.

И по сей день никто не знает
Владельца выпущенных пуль.
…………………….

…а пёс бежит, и в звонком лае
Не слышит близкую стрельбу…
Ужель возникнет из-за горки,
Решив, как раньше, поиграть?..
Но – никого… Минуты долги…
И слёз уже не удержать…

Люблю зимой киркою помахать,
Откалывая ею мёрзлый уголь,
Когда всю ночь под «минус сорок пять»
И на полтонны тачка катит туго.
Люблю, когда привозят концентрат,
Кой не горит, а дразнит понемногу,
Да так, что в час до тысячи лопат
По двум печам рассеиваю строго.
Люблю, когда какой-нибудь эксцесс,
А рядом только глупая собака
Да семь котлов, запущенных в процесс,
В которых десять тонн золы и шлака.
Люблю всю ночь гонять по цеху крыс,
Кормя их на убой вкуснейшим ядом,
Чтоб не уснуть и чтоб меня не сгрыз
Главарь-пасюк, что кружит где-то рядом.
Ещё люблю я в боров залезать
И задыхаться, жарясь над золою,
И ту золу оттуда извлекать
На сквозняке под гулкою трубою.
Люблю, когда зарплаты не дают,
Но семь журналов стопкой – к заполненью…
Внушили нам, что наш бесплатный труд
Совсем ещё не повод к увольненью.
И не беда, что уголь на-гора
Лежит без дела где-то на Урале…
С кайлом в руках, в морозные ветра,
На прикотельной мы наковыряли
Его пять тонн, с землёй напополам,
Прошедшей ночью, – сдохли, но дожали,
Что даже водка вечером не шла
И рюмки в пальцах плыли и дрожали.
Люблю домой с больною головой
И жутким кашлем утречком являться,
А после душа, в спальню, на покой,
Во тьме по стенке тупо пробираться,
Чтоб не спугнуть британского кота,
Что, как сова, не доверяет свету.
Люблю стоять и греться у котла,
Сжигая в топке фантик от конфеты.