Владимир Берязев - Моя ойкумена. Лирика 1979-2009

Благословенна праздная игра…
Спаситель тоже трогал погремушку;
А рифму, как чудесную игрушку,
Нам дали в час воскресного добра.

Аз, многогрешный, не велик стилист,
Но, словно чёлн, объят высоким штилем,
– Плыви! – скажу, – коль семь небес под килем,
Коль светел пред тобой покоя лист…

Либо-либо…
Оплыли следы.
Травы в инее. Синь проступает.
Много холода. Много воды.
Радость осени не искупает.

То ли плыть по зеркальным горам,
То ли падать в отвесное море?..
Умирает старик Авраам,
Сыновья перессорятся вскоре.

Облака, словно демона крик…
Пусть я нищ, но не ведаю боен!
Пусть в зените скользит материк
С фиолетово-сизым подбоем.

Это плавится в море закат.
Это все, что осталось от славы…
Путь высок и, как прежде, покат —
От земной до небесной державы.

Живу на даче с бронзовым жуком:
Жук под диваном, я – все больше в кресле.
Когда б я знал, что демоны воскресли,
То посчитал бы, что с одним знаком.

Под вечер, когда слышен на стекле
Мохнатый шелест нечисти мотыльной,
Выходит он походкою костыльной
Ко мне под лампу – нежиться в тепле.

Мерцают латы – бархатен отлив.
Стучит хитин, как будто трость виконта.
И грозен вид. Но больше так – для понта.
Он стар, горбат и, видимо, брюзглив.

Еще хватает сил вспугнуть жильца
Да пообедать полудохлой мухой.
Но – гордостью и старческой разрухой
И он казнен и сломлен до конца.

Играю с ним. Никак не применю
Ни крестное знаменье, ни булавку.
Щипни за палец и ступай под лавку —
Во тьму, поближе к серному огню.

Парусами сизыми сырыми
Два дождя уходят по воде.
Паруса дождей…
А имя, имя…
Имя дня?..
Ильин сегодня день.

Спас медовый… Господи, не помню,
Завтра?.. Завтра будет мед жбан.
Хорошо, разведрило бы к полдню:
Сласть как славно – медом по губам.

Временное летнее спасенье —
Яблоки с орехом на меду.
И преображенье в воскресенье —
Воскресенье осени в саду.

Следом – угасающее пенье
Вечеров над чашами стола,
И плодов блаженное успенье
В чистых слитках плавного стекла.

Света ток сквозь облако тугое
Сном душистым в воздухе висит.
Светлый крест. Лучение покоя.
Только смерчик тропкой колесит.
Все забыл.
А то, чего не знал я,
Вспоминать мучительней всего.
У соблазнов – алая изнанка,
Под изнанкой вовсе ничего.

Слепок облака в озере парусном.
Словно ветра изнанка – залив.
Даль клубится полотнищем гарусным.
Резь простора. И – неба размыв.

Чем усердней, тем боле бесплоднее
Сеть плетет серебристый мизгирь…
До свидания, лето Господнее,
Исполать тебе, любя ширь!

До свиданья, корчага целебная,
Лепестками засыпана вся…
И любовь, и душа моя пленная,
И моленная света стезя.

Ничего не решается загодя.
И победа – погибельней лжи.
…Разбегаются волны по заводям
От прошедшей за мысом баржи.

Растекаются страхи по комнатам.
Разбивается ветром окно.
Звон осколков и шорох… О ком это?
Да. Но мне… мне уже все равно.

Лишь сквозняк пробегает по памяти.
Лишь глаза цепенеют на миг,
Да скользит по песку как по паперти
От небесного купола блик.
…Где очнемся от холода летнего?
Кто простит меня? Просто простит,
Не спрося не посула последнего,
Не напомня про суд
и про стыд…

Девушка с прозрачными глазами,
С лунным камнем в мочке золотой
Замерла, склонясь пред образами,
Тихая, пред ликом Девы той,
Той, что так чиста и непорочна,
Той, что милосерднее зари…
И летали в куполе барочном
Белоснежной парой сизари.

Господи, я грешен и ничтожен,
Горб мой полон мрака и свинца,
Но обескуражен и восторжен
Благодатью этого лица.
Господи, я знаю, как непрочна
Плоть – как и лукава, и горька…
Но летают в куполе барочном
Два непобедимых голубка.

Призрак это или откровенье,
Я не знаю, только не могу
Удержать в груди сердцебиенье,
Как лучом пронзившее тоску.

Девушку с прозрачными глазами,
Кроткую в молитве о любви…
Душу ли, омытую слезами,
Господи, мою благослови.
Мне уже под тяжестью сомненья
И не встать, и не поднять лица,
Лишь глядеть с улыбкой умиленья
С тихих плит церковного крыльца…

Мне казалось – я хищная птица,
И распластан над горной страной.
Мне казалось – я волен родиться
Человеком ли тварью земной.

Круг души мне ветрами очерчен
По периметру сизой земли,
И гласят мне печати на сердце:
«Знакам силы и славы внемли!».

Я внимал и тому и другому,
Я знавал восхищенье высот.
И живущему в облаке грому
Слал перуны мой каменный рот.

Гордый выкормыш Гипербореи
Звал достойным лишь камень и сталь!
Не скорбя, не любя, не робея,
Я свивал за спиралью спираль.

Но зовет меня к язвам и вере
Человеческая ипостась.
Боже мой, не большая потеря
В зябь осеннюю соколу пасть.

Отрекаюсь от грозного крика,
От судьбы и от крови чужой,
Чтоб прижаться светло и толико
К лику слез и могиле большой.
Черный пепел над храмом закружит,
Чтобы комьями пасть на жнивье.
Дольний колокол. Давняя стужа.
В небе пусто. Одно воронье.

Дрогнет воздух. Взовьется капелла
Детским раем средь горних валторн,
И мое беспилотное тело
Протаранит кладбищенский дерн.

I
Где за гиперборейскими льдами
Космос лег,
Где живет за пустыми вратами
Божий вздох,

Он возник на холме небосвода
В той дали,
Где лишь хаоса сонные воды
Тьмою шли.

Он —
Пробивший покров сотворенья
Турий рог:
Знак рождения,
Мера вращенья,
Ось миров!..

II
Отпусти мою душу, Россия,
До звезды!
Я с Алтая взлечу без усилья,
Без узды.

Вольных мыслей усталую лошадь
У тех врат
Привяжу. И по Млечной пороше —
Наугад…

Нету мочи жевать целлюлозу,
Нету права ее не жевать.
Что ж, имей не мозоль, так занозу,
Жуй, забравшись от всех под кровать.