Владимир Берязев - Моя ойкумена. Лирика 1979-2009

Коли выгорит тело пустое,
Коли праздники не про меня,
Коль скользнуло кольцо золотое
В омут серый, прощально звеня,

Коли грешен… Уже не поспорить.
Душу живу лишь убереги.
Никогда мне не быть на Боспоре,
Хоть в четыре лопатки греби.

Никогда не понять, не изведать
Далеко ль закатилось оно —
Дарование воли и света?..
Неужели на дно?

Все в поездах мое солнышко-лелюшко,
Катимся, катимся – не устоять.
Сквозь погорелыцину, Ванька-Емелюшко,
Сладкой, как водочка, жизни поять.

Темное месиво… Светлое крошево…
Лермонтов с тучки глядит на меня.
Много хорошего. Мало хорошего.
Чище и льдистее день ото дня.

Эко хватил! Почему не покаялся?
Каюсь, родимые, каюсь во всем.
Тарскою степью, Барабинской, Каинской
Еду в заросший крапивою дом.

Осень такая, что хочется выстрелить,
Чтобы за эхом осыпался лист…
– Истина там, где отрезана истина. —
Молвил безногий, как хмель, баянист.

Лесоповальные, скотопригонные
Лики родные Марусь-Магдалин
Вновь уплывают в оклады оконные,
В дождь и безденежье русских долин.
Поле, пространство, полет и безмолвие —
Даль, словно хлеб, не пресытит во век.
Вновь с мукомолия на богомолие,
В преображающий родину Снег.

Сны роковые в душе не поместятся,
Но сохранятся в небесном краю.
Пред наступлением красного месяца
Простоволосый и тихой стою.

Скажешь ли правду мне, Ванька-Емелюшка,
В час, когда будешь не пьян, а блажен:
Скольких прияла льняная постелюшка
Ширь-белизной в миллионы сажен.

Боже, простишь, ли нам неразумение
Или рассеешь как израильтян?..
Стыки вагонные.
Гужи ременные.
И горизонт неохватен и рдян.

В дворах, запутанных крапивой,
В железно-кислых гаражах
Живет мой брат светолюбивый,
Что с целым светом на ножах…

Питомец матери поблеклой
Он безотцовщиной крещен.
Как в перевернутом бинокле,
Он смотрит бесконечный сон,

Он смотрит мир прекрасно-дальний.
По вечерам, по вечерам…
Мир сладко-розово-миндальный
Под звездным выхлопом реклам.

В героике заморских весей,
В водовороте зол и злоб
И в отблесках чужих агрессий
Он круто выбривает лоб.

Но не монах из недр Тибета,
Не зэк, не хиппи, не лама
Ему сказали сделать это —
А страсть, а кровь, а жизнь сама.

Дар веры в собственное тело
Ему талантом силы дан!
Он стал солдатом передела,
Он верный кореш и братан.
За наши и за ваши вины
На горьких поприщах страны
Я вижу – в группы и дружины
Встают смурные братаны.

Потоком общим увлекаем,
Склонюсь пред гибельной судьбой.
Нет, я – не Авель, он – не Каин…
Ну, здравствуй, брат.
И – Бог с тобой.

Где бы не правил лошадью,
Что бы не говорил,
Как бы над Красной Площадью
Голубем не парил,

Где бы не спал с любимою,
С кем бы водку не пил,
Как бы Неопалимую
Я Купину не любил,

Чем бы дитя не тешилось —
Китежем иль ножом,
Сколько б собак не вешалось —
Порознь иль гужом…

Сколько бы не загадывал
Слов над разрыв-травой,
Сколько бы не разглядывал
Небо над головой,

Все колея глубокая
Тащит меня туда,
Где чернотой пологою
След
Залила
Вода.

Ртутный глаз электронной мухи
тлеет рябью телеэкрана.
Словно соль из прорехи драной,
по билборду просыпан шрифт.
Жжот реклама. Дымится рана.
Догорает строка Кумрана…
А по сальному следу мухи
ходит, чавкая сталью, лифт.