Владимир Берязев - Моя ойкумена. Лирика 1979-2009

Могилы нет…
Я помню черный день,
Как хоронили воины Темучина
В глухой степи, бесплодной, как такыр,
За десять переходов от стоянки
Уйгурских пастухов и за двенадцать
От белых юрт и алых кошм Орды.
Над телом, что вернулось в лоно Степи,
Три дня текли стада овец и яков,
Потом пошли верблюды Семиречья,
Потом быки Ирана и Китая,
И, наконец, как грохот камнепада,
Помчались табуны коней любимых,
Коней монгольских, скакунов арабских,
Кавказских кобылиц и знаменитых
Угорских иноходцев.
Было так.
От края и до края той пустыни
Земля стенала топотом и ржаньем,
И криками, и воплями животных,
И лишь спустя неделю после тризны
Сквозь траурную мглу пробилось солнце
И на пометом крытую равнину
Осела тихо шелковая пыль.

Могилы нет…
Ищите в чистом поле,
На дне морском,
Средь звёзд на небосклоне.
Нигде, нигде ни знака, ни приметы.
А, может быть?..

Я с ужасом подумал —
И к лучшему, что не было и нету,
Что внук не знает, где зарыли деда:
Ни камня, ни плиты, ни поминанья,
Кресты погнили, холмики пропали,
А часто вовсе не было крестов.
Ну, жили. И прошли. И растворились.
Покуролесили, побушевали,
Но не хотели мертвого величья,
По ветру прах…
По ветру светлый прах.

И вот еще!
И вот еще, постойте:
Ведь нас не все под этим небом любят,
А коль уйдем, не замочив подошвы,
Рассеемся, как сонные созвездья,
И станем миром вновь,
тогда, быть может,
Уж не придет никто на место праха,
Чтобы гроба проклясть
и поглумиться,
и плюнуть, и покой наш
осквернить.

Слово о слово. Ладонь о ладонь.
Кремень о кремень.
Братья шумят во пиру молодом.
Родина дремлет.

Братья мои! Государи мои!
В чем наша участь?
В том ли, что бьём для других колеи,
Веря и мучась?..

В том ли, что в игры кровавые мы
Яро играем,
Чтобы пройти от сумы и тюрьмы
К русскому раю?

В том ли, что род наш – раздрай и позор?
Мерзости мера?..
Что же ты плачешь над талой лозой,
Враг Агасфера?!

Снег задыхается! Очи во рву,
Как незабудки…
Крест в синеве, и «Варяг» на плаву —
Вечные сутки…

Эй, даурских степей кентавр!
Или – Таврии конный скиф!
Вас несли океаны трав,
Жгли копыт вам лепестки
Солнцелобых ночных костров,
Полпланеты топтали вы —
Так гуляла конская кровь
В скифском вылепе головы,
Так срослись человек и конь
На просторах Дешт-Ы-Кыпчак,
Чтоб небесной тоски огонь
На звериных нести плечах.

О, кентавр, кто тебя родил?
Амазонка ли, что, любя
Конский смех – вороной ли пыл,
Жеребцу отдала себя?!
Чье тавро на твоем бедре?
Не Колхиды ли знак оно?
Знак беды, что кален в костре
За похищенное руно.
Та печать и на мне видна…
Спит княжна и кровав калым,
Канул храм…
Вам не счесть руна,
Рим, Царьград, Иерусалим!

Мы Гераклом побеждены
За безумную к ветру страсть
И за то, что были хмельны
Перед тем, как в могилу пасть.
Мы растоптаны, как помёт
Под копытами битвы той.
Нас герой лишь и помянёт —
Ты кентавром учён, герой!

Помнишь символы той земли,
По которой прошел с мечом?
Вновь олень в золотой дали
Мчит и все ему ни по чём.
Слышишь космоса рык и стон?
За оленем несется барс,
Лапу краха заносит он
И опять в предпоследний раз.

Брат мой первый и брат мой последний,
Здравствуй, брат!
Белый беркут меж нами посредник,
В жар-закат

Улетающий за нелюдимый
Перевал,
Там печатью неизгладимой
Мир сковал

Дух возвышенный и дерзновенный,
Хан-Алтай.
Где красою неприкосновенной
Длится даль.

На Сумере, где мир безглаголен,
Словно сон,
Ты, сбивавший кресты с колоколен,
Ты спасен.

Ты прощен не за муки бесчестья,
Плен земной,
А за песен свободные вести
Над страной.

Ты не пулей, что в сердце остыла,
Вознесен,
А любовью, чья страдная сила
Гнёт закон.
Здесь крови твоей вольное знамя
Отцвело.
Там души твоей буйное пламя —
Всклень светло.

Брат мой радостный, брат мой могущий,
Брат живой!
Нежный, хищный, раздольнотекущий,
Ножевой…

Грозной Азии сын белокурый,
Хан стиха!
Солнца знак над твоею фигурой —
Свастика!..

Последний русский умер и зарыт.
А кем зарыт и как все это было —
Не вызнать у безродного дебил…
Придите все! Отныне путь открыт.

И вечный горб рассыпал позвонки.
И прочный герб распался на колосья.
От праха отреклись ученики
Под петушиных горл многоголосье.

Идите все и на, и за Урал!
Живой душой уже не залатаем
Простор, что нас воззвавши, нас попрал —
Пусть Дойче-банк братается с Китаем.

Пускай пройдет премудрый Лао Цзы
Степями, где мы жили яко обры.
Поплачь, поплачь над нами, старец добрый,
Ты тих, мы… мы жаждали грозы.

Ты говоришь о праведном пути,
Ты в созерцанье видишь созиданье,
А мы взрывали древо мирозданья:
«И вечный бой», «наш паровоз, лети!»
Но от Берлина и до Колымы
Во тьму вселенской пашни революций
Легли, увы, не зерна – люди…
Мильоны нас, нас тьмы, и тьмы, и тьмы.

Оплачь наш опыт, старый человек.
Не обойти гигантскую могилу!
России нет… Лишь кружит многокрыло,
Как наши души, беспокойный снег.

России нет…
Внезапно и навзрыд
Заплакали химеры Нотр-Дама
И все народы семени Адама:
Последний русский умер и зарыт…

Грёз завсегдатаи —
Сроду не чтили Закона,
Мы заклинали судьбу о продлении сна.
Вдруг я очнулся:
Взяла зажигалку икона,
Газ запылал,
она факел к глазам поднесла.

Вспыхнули очи.
Младенца огнем затянуло.
Он только крепче прижался к родимой щеке.
Пламя по алой порфире
на грудь соскользнуло
И запле-
пля-
пле-плясало на белой руке.

Стой, Богоматерь!
Отдай мне мою зажигалку.
Господи-Боже,
ну, кто ж теперь крест понесёт?
Сон обратился
в гнилую чадящую свалку.
Стол содрогнулся
под волнами желчных икот.
Звякнули ложки,
И рюмка скатилась под лавку.
Черную доску
заткали в углу пауки.
Все что нашёл —
на полу золотую булавку
Да белоснежный дымок непорочной руки.
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Выстыла печь.
За окном одиноко и мглисто.
На чердаке домовой непохмельно мычит.
Высохла килька,
Испортился «Завтрак туриста»,
Помер Гефест,
Продырявился ядерный щит…
В левом углу
сквозь экран гомункулус плешивый
Что-то бубнит
И пытается цифрой замкнуть
Вечный пожар…
Но мы живы, поганец, мы живы!
И сквозь огонь
Наш последний единственный путь.