Борис Гучков - В дом возвратиться свой…

За вдовца-датчанина
Вышла, словно чаяла.
Их судьба свела.
Стала Ганзен Анною.
Ночкою туманною
Косу расплела.

Тонкую былиночку
И свою кровиночку
В браке завели.
В радости и горести
Жили в светлой горнице
Сказочной земли.

Аннушка красивая
Родом из Касимова,
Дева окских вод.
Пётр – он из Дании.
Жизни их призвание —
Сказок перевод.

В мире принца датского [2] Г. Х. А н д е р с е н.
Жили благодарственно,
Счастливо вполне.
И труды их добрые
Любы в зимы долгие
Русской стороне.

Дорога нам Золушка,
Русая головушка,
Чистая душа.
До чего же с этою
Самою каретою
Сказка хороша!

С нового года, с Петра-полукорма,
Щедро укрытый снежной периной,
День наполняется светом упорно,
Мало-помалу, на скок воробьиный.

И хотя в доме полный достаток,
Словно бы с неба просыпалась манна,
Надо б ревизию сделать до святок:
Съедено будет на святки немало.

Вот он – копчёный окорок в ларе,
В подполе лук и картофель горою.
Главное – чтоб ничего не украли,
Дом не спалили тёмной порою.

Вор-воробей, не шали и не суйся!
Жить надо миром, жить надо ладом.
День прибавляется, куры несутся…
Господи Боже, ну что ещё надо?

Вечер после семи.
Густо падает снег.
Дома, в кругу семьи,
Блажен, сидит человек.

Весь он заплыл, огруз,
Но – обихожен дом.
Вино на столе и гусь,
С яблоками притом.

Что там: стук в ворота?
Пес на луну завыл?
Не прожевав, уста
Шепчут: «Пошли все вы!»

Глянул: девятый час.
Выйдя на зов чужой,
Бросил команду «Фас!»
Псине смертельно злой.

Справив нужду в углу,
Снежной тропинки сбочь,
В Бога и мать ругнул
Поздних гостей и ночь.

Лето дышит на ладан.
Студит ветер зарю.
Лишь бы миром и ладом
Август шел к сентябрю.

Рос холодных испили
Там, где стынет ручей,
И пустырник,
и пижма,
И колючий репей.

Он цепляет брючину
Зло обвил его вьюн.
Словно чует кончину
И дыхание вьюг.

Что, подруга,
печальна?
Стылый ветер не мил?
Мир не я изначально,
А Господь сотворил.

Знаю, улицей нашей
День-другой – и всерьез
Рыжей белкой запляшет
Лист осин и берёз.

О печальном, о вечном
Твоя строгая речь.
Но советом сердечным
Не спеши пренебречь.

И пока не в уроне
Эта ясная высь,
Ты со мной, как иконе,
Сентябрю поклонись.

Голос первых вьюг —
Неизбывный плач.
Голо всё вокруг.
Горечи не прячь.

Прочь её мети,
Злую, за порог.
Краткому пути
Подведи итог.

Недругов не счесть,
Ссор, обид и бед.
Если счастье есть,
Что же его нет?

В золоте кудрей
Что это за нить?
Надо бы мудрей,
Как-то проще жить.

Слово – пустота.
Истина проста,
Ибо простота
Хуже воровства.

Может быть, от дум,
Горя от ума,
Твой остудит ум
Вьюжная зима…

Не пойму я: что с нами делается?
В тёмной злобе, душой болея,
Кто-то вырвал с корнями деревце,
Что выхаживал я, лелея.
Вновь, упрям, я сажаю семечко
И боюсь за судьбу росточка.
Ах, не время сейчас, а времечко,
Коль отсчёта затёрта точка.
Разувериться ли, поверить ли?
От кого это всё зависит?..
В жутком хаосе, в круговертии
Есть глубины свои и выси.
Вешки свалены; по метели мы,
В коей слышится хохот беса,
Подойдём с какими критериями
Осуждать итоги прогресса,
Коль – само собой разумеется! —
В пору смут и слепых поветрий
Можно верующему разувериться
И неверующему поверить?..
Мне и те и другие встретились,
Но без веры тяжко, как видно.
А считать себя только третьим лишь,
То есть лишним, всегда обидно.
Но пробился сквозь пласт загаженный,
Рвётся ввысь, к земле не склонённый,
Мною ради добра посаженный
Символ веры – росток зелёный.

Сентябрь. И рождаются строчки,
Обычные строчки,
Что дни всё короче, короче,
Прохладней денёчки.
А дней нам отпущено сколько,
То знает Всевышний…
О, сколько на панцирных койках
Задумано виршей
В общаге, кирпичной халупе
В столице России!..
И мели встречались, и глуби,
И тёмные силы.
О юность!
Стихи на бумаге
Не ведали грусти.
Мы в гости, набравшись отваги,
Ходили к Августе,
К той самой, любови поэта,
К есенинской музе.
А было, ты помнишь, всё это
Ещё при Союзе.
«Далёкие, милые были…»
Туманные дали…
И книги у нас выходили,
А книги читали.
Поэтам платили неплохо
За каждую строчку…
Иная сегодня эпоха.
Но ставить ли точку?
О нет, мы с тобою не бросим
Занятие это.
Идёт по Касимову осень,
Волнует поэта,
Тревожит душевные раны,
И в пасмурный вечер
С берёзы летят гонорары
Поэту навстречу.

Край Оки, где ныне судоходства
Нет почти, лишь рыбаки одни,
Мы идём, исполнены сиротства,
Со Старого Посада от родни.

Их земные завершились судьбы.
На могильном камне – две строки.
Нам они близки по самой сути,
Потому что наши земляки.

Говорим с тобой о том, об этом.
Гладь Оки прозрачнее стекла.
Есть о чём погоревать поэтам
В городе, где юность протекла.

С нами они, те, что на погосте.
Жизнь ещё бурлива, как вино.
Помнишь, прошлый раз ходили в гости
В Сынтул – к Боре, к Жене – в Клетино?

Нет, ещё не затупились перья.
Кудри ещё чешем гребешком.
Мы ещё рванём с тобою в Перво,
Если хватит силушки, пешком.

Я прежде и не знал,
Что в давние года
От радиоузла
Шла кузниц череда.

Всё, верно, было так:
Держали в кузнях жар.
Ямской широкий тракт
На Муром здесь лежал.

А звон во все концы
И ночью шёл, и днём.
Фельдегеря, купцы,
Лихие с кистенём.

То стук, то перестук.
Прощальный взмах платка.
На кованый сундук
Цена до потолка…

Подковы, стремена…
Минуло много лет.
Иные времена.
А в сквере ты, поэт,

Близ радиоузла
Стоишь, скрывая грусть,
Желая, видно, знать,
Какою стала Русь.