Василий Макеев - Собор берёзовый

Нет, я не слаб, унынье – святотатство,
Не обнищало песенное братство,
А песня есть весёлое богатство,
И, если можно песнею остаться,
Я не умру, пока не рассвело,

Чтоб ржавых лжей рассыпалась полова,
Чтоб не гнушались нашего былого,
Чтоб встала совесть свято и сурово,
Чтоб хоть одно-единственное слово
Моё в народной памяти жило.

Запропали дни мои унылые,
За чертой остались снеговой.
Пролетают гуси пестрокрылые
Над моей бедовой головой.

А куда летят они – неведомо,
В край какой развесистой зари,
За какими плёсами и вербами
Скоро спрячут крылышки свои.

Как узнать, на радость иль на горюшко
Далеко судьба их занесла?..
Гуси, гуси, дайте мне по пёрышку
Хоть бы на два трепетных крыла!

Полечу я к матушке-затворенке,
И к отцу родному полечу,
И над нашей горестною горенкой
Свой привет горячий прокричу.

Может быть, последний раз порадую,
Огорчу, быть может, не впервой
И своей сыновнею усладою,
И своей бедовой головой.

Ах, мои родители любезные,
Вы меня жалели, как могли…
Гуси, гуси, странники небесные,
Дайте небо страннику земли.

Но не слышат гуси пестрокрылые,
Не роняют пёрышки с крыла.
Снова дни готовятся унылые,
Снова туча на небо взошла.

А когда головушка опустится,
На душе как кошки заскребут, —
Это плачет матушка-заступница
За мою далёкую судьбу.

В своём краю срублю себе избу,
Трубу печную выведу на ветер
И буду жить, благодаря судьбу
За то, что я природою привечен.

За то, что, просыпаясь на заре,
Полажу полюбовно с петухами
И вновь пойду по вспаханной земле,
И трону землю тёплыми руками.

Я сам с землёй по-свойски говорил,
Лопатил рожь, с учётчиком ругался,
Чтоб на земле в кокошнике зари
Подсолнух чернозубо улыбался.

Когда уймутся жаркие лучи,
Я думаю без грусти и кручины,
Что даже смерть с землёй не разлучит —
С самим собою будем разлучимы.

Как знать, кому ночами на колу
Кричит по-бабьи сумрачная птица,
Как знать, в каком берёзовом углу
Придётся мне с собою разлучиться?

И кто живой поселится в избе?
Но всё равно земля его приветит,
Ему расскажет о моей судьбе
Печной трубой заведующий ветер.

Я гнался за дождём.
Он топотил коряво
И ноги уносил
За дольний окоём.
Я гнался за дождём
Не ради слёз и славы,
А чтобы, прослезясь,
Навеки стать дождём.

И я уже летел,
Крылами помавая
Небесный зрак луны,
Рябой Батыев шлях,
И вся моя земля,
До боли золотая,
Корежилась тоской
В обугленных полях.

Она меня ждала
И в гневе обожала,
Сулила городам,
Молила во дворах.
Я долго падал ниц,
Но ливневые жала
Ломались у земли
И обращались в прах.

– Да разве это дождь,
Что сукин кот наплакал! —
Смеялась ребятня.
И отдувался гром,
И сытно рокотал,
Как старорусский дьякон:
– Не каждому дано
Вольготничать дождём!

В детстве грезил стременами,
А скакал охлюпкою
Вперегонки с пацанами
И в обнимку с шуткою.

Коршуниными кругами,
Юностью победною
Я морочил на кургане
Кралю безответную.

Сыт я теми временами…
И пристойным образом
Погостить являюсь к маме
Рейсовым автобусом.

Но с годками вперегонки
Не бегу по холоду,
И соседке-разведёнке
Не морочу голову.

Лишь с разлукой заревную
Молодость задорную.
Выпью чарку стременную
За родную сторону.

Лишь бы с ней не раздружилась
Жизнь моя туманная.
Пробежит огнём по жилам
Чарка закурганная…

Ах, как годы шутят с нами
Разными подарками:
Раньше грезил стременами,
Нынче тешусь чарками!

Цыганка проходила
По улице села,
Удачи посулила,
Хвалила свитера.

Но я сидел без денег,
Пустым-пустой дотла.
Цыганка, подбоченясь,
К соседу побрела.

А вечером – беседа,
Вино, любовь, стихи.
И на плечах соседа
Играли петухи.

И он, играя бровью,
Вчерашний нелюдим,
В цыганкиной обнове
Сиял, неотразим.

А петухи клевали
И стол, и потолок,
И хуторскую кралю
В лукавый локоток.

Ах, как гармони плачут,
Откуда бы им знать,
Что больше мне удачи,
Удачи не видать!

Месяц плюнул в колодец
И в тучах пропал на неделю,
И повадился холод чумной
Докучать вперемешку с дождём.
Парусиновый плащ от отца
На покатые плечи надену
И молчком поплетусь
К почтальонке в захлюстанный дом.

Мол, письмишко покамест призри,
А отправишь с оказией на ночь,
Что от грусти раскис и оплыл,
Как сырая копна на возу.
А она мне замашет в ответ:
– Ты сдурел ненароком, Степаныч!
Наши письма давно
Ни в какие края не везут…

Вот дела так дела завелись,
Ни ответу тебе, ни привету.
Я рябые постылые лужи
В плаще вороном обхожу…
Ну а ты всё равно пару строк
Напиши на деревню поэту.
И они мне приснятся…
Я потом их точь-в-точь расскажу.

Лытаю ль от дела, пытаю ли дело,
В холодную ль морось, при ясной погоде ль,
Всё чудится – жизни не будет предела,
Что жизнь еще солнцем блескучим
восходит.

Восходит, у мира в глазах отражаясь,
Встаёт крепостною стеной урожая
И, шаркая жарко кленовой листвою,
Бежит, словно поезд, лесной полосою.

Мелькают лилово речушек заплатки,
Струится ковыль пламенеющим снегом.
Не я ли стою на зелёной площадке?
Не я ли пою про свидание с небом?

Не мне ли в раскидистых копнах тумана
Усталая женщина машет с кургана
Плескучей косынкой? Но я не прощаюсь,
Я вместе с Россией ещё обещаюсь,

Ещё обещаюсь грозою залётной,
Дождём востроклювым
по крышам прощёлкать.
Ещё обещаюсь росою солёной
Напрасно не мыть материнские щёки,

Качать колыбели, кружишь карусели,
С вербой целоваться серебряным хмелем!
Не сказка какая, а знамое дело,
Что жизнь на пределе – не знает предела!