Виктор Ростокин - Необжитые пространства. Том 2. Позаранник

Я не то чтоб опешил и в шоке…
Будто сердце корябает гвоздь.
Полосует мне сиверок щеки,
И калины мерещится гроздь.
О, как я далеко отдалился
От плетней, от избушки родной,
Где когда-то на свет появился
На виду васильковых полей.
Гнетом пала чужая округа,
Бренность гложет сознанье мое.
Тучи движутся страждущим цугом
И навязывают миру свое —
Ледяные изломы и страхи,
Угнетенные всхлипы дубрав.
Вон одна проявилася плахой:
Быть казненным мне —
прав иль не прав.
Быть растерзанным мне на обочине
В неведенье от зрака Высот.
Гроздь калины сквозь наволочь ночи
То погаснет,
то кротко зовет.
Как ей мать моя доброй молитвой
Ясным днем сотворила наказ,
Чтоб земные провалы и пытки
В заполошный осилить смог час.
Распознав красных ягод мерцанье,
Я обрел бы обратно межу
К свету детства, к истокам познанья,
Где я вещее слово скажу.

Я говорю: моя Россия,
Мое Отечество, страна.
И та ж лучинка с керосином,
Заиндевелая стена.
А мать на Бога гневно кóсится.
Просила. Да ниче не дал!
С него-то ничего не спросится,
Что было можно, все он взял —
Кормильца-мужа и здоровье,
И молодых годов весну.
Полуразрушено подворье,
И Жучка воет на луну.
Я помню, хоть совсем был малый
(И это будто в сердце нож!),
Как при погонах некто шало
Позорный учинял грабеж.
И отымалось все до крошки,
До петушиного пера.
Хоть как скреби в тарелке ложкой,
Пустой окажется у рта.
А их-то, ртов, как щелей в изгороди.
Глаза б закрыла… и в отрог
И на кривой осине… «Изверги!» —
Ору сегодня. Но не Бог,
Ему уж стало не под силу
Противостоять. И воскрешать
Порабощенную Россию,
Запуганную властью мать.
Чужое все – река и пашни,
И даже дом, где в детстве жил.
Я прячу смертную поклажу.
Меня уж нет. Я – опочил.
Вкушайте, изверги, вампиры,
Топчите прах мой сапогом.
Останется живою лира
Взметенным грозным топором.

Мой гроб поставят под калиной
(Так надо с этого начать!),
И батюшка с бородкой клином
Задорно будет отпевать.
И книжное косноязычье
Воспримет или нет Господь.
Иное осенит величье
В прощальный час мой дух и плоть.
Она наклонится, калинушка
(Случалось ли так на веку?),
Услышу ласковое: сынушка…
Жаль, что заплакать не смогу.

Прохожу мимо зеркала,
Словно с ним незнаком,
К нему чувства померкли,
Я к нему не влеком.
Он не враг и не друг мне,
И не тень, и не свет.
Ныне в жизненном круге
Моем лишний предмет.
Замотаю тряпицей
И на свалку снесу.
Будут звезды светиться,
Превращаться в росу.

Когда мне было восемь лет,
Я написал стишок короткий,
И я подумал: «Я поэт…»,
Чему-то улыбнулся кротко.

И вот разгадка та пришла
Сегодня, когда много прожил,
Провижу истину за ложью,
Прозренье обрела душа

В минуту ту. Вот так цветок
В неведомом уединенье
И, не придав тому значенье,
Бутон распустит в нужный срок.

Чтоб до донца испить белый свет,
Насладиться последнею каплей,
Спозаранку несу свой скелет
Осторожной пораненной цаплей.
Как и не было сроду жилья,
Всевозможные блага забыты.
В поле зрения божья земля —
Ничего-то на ней не избыто.
Так же в травах скользят ручейки,
И о тайном вещает кукушка.
И порхают лучи на сучки,
Дабы то, что не слышно, послушать.
Я приглядываюсь и молчу,
Лишь в дыхании слабые всхлипы.
Скоро кто-то затеплит свечу,
Половицы нечаянно вскрикнут.
Этот будет по смыслу момент
Точно так же высок, как рожденье.
Жизнь и смерть – одинаков их плен,
Как в согласье зарок и сомненье.
Нет, я дал укорот забытью,
Сколько нежиться можно в постели!
Белый свет с наслаждением пью,
И душа улыбается в теле.

Неприхотливость – старости награда,
Обноски – в самый раз, теплей они,
Прогулка вдоль разрушенной ограды,
И серенькому утру нет цены.

Чирикнул воробей – потешил душу,
Листок щеки коснулся, как он мил.
Вернулся в избу, чтоб чайку откушать,
И в кипяток душицы посорил.

Потом довольный всем прилег, ладони
Сложив покойно на груди, затих.
А мир большой о чем-то балаболил,
Как безнадежно занемогший псих.

Как будто после похорон
Прервал я мертвое молчанье,
Нечаянный отторгнул сон,
Он надо мной довлел ночами.
Обрел я изначальный рост
Несуществующего тела.
И там, где пребывал погост,
Неведомая птаха пела
О невозможности вернуть
Лучистость мира, его хрупкость,
Непроявившуюся суть
И неоправданную глупость.
Я проникал сквозь естества
Материи во древе сохлом,
Скользнув в небытие с листа
Утратившим живучесть вздохом.

Покажется, что я несчастлив.
Что ненавидят меня все,
И душу рвут мою на части
Не на нейтральной полосе,
А на моей.
Бежать пытаюсь,
На помощь Господа зову,
На ровном месте спотыкаюсь…
Нет, не во сне, а наяву!
Но в час какой-то иль минуту,
Не раскрывая тайну мне,
Мир горний обернется круто,
Взор окрыляя в синеве.

По причине лет преклонных
И болезней роковых
Не хожу гулять на склонах,
Где простор глубок и тих.
Выползаю из квартиры,
У подъезда я торчу
На виду у люда-мира,
Так хочу иль не хочу,
Хоть косые взгляды колют
И слова порой, как плеть.
Дней,
недель осталось сколько
О бедовой жизни петь?

Мимо проходят бессчетно,
Мимо и я прохожу.
И без вниманья,
почета
Я никому не служу.
Мнe не обязаны чем-то,
Как бы и я в стороне.
В поле осеннем вечернем
Робко иду по стерне,
Разве никто не остался,
Коль удалился я прочь?
С родиной я не расстался,
Ждет меня светлая дочь.

Все отдам без остатка,
Что за морем,
за лесом,
Но нахрапом, украдкою
В угол мой вы не лезьте.
Я по вас не скучаю,
Имена не тасую.
Сплю я крепко ночами,
Днем созвучья шлифую.
И на бревнышке-краешке
(Так исполнилось где бы?!)
Я любуюсь на камушек,
Мне подаренный небом.

Когда ни Бог и ни Природа
Не в состоянье боль унять,
Я сам себе кажусь уродом,
Я буду целый день молчать.
И бессознательно пытаться,
Как в душу, заглянуть в ручей
И, вдох замедлив, оторваться
От тени скачущей своей.
Момент разброда сорных мыслей?
Грань помешательства?
Иль сплин?
Раздавлен буду гнетом высей?
Останусь в мире я один?
Останусь в мире…
Мой припадок —
Над бездной мостик. Как туман
Его объял. О, как же сладок,
Как удивителен бурьян,
Впервые я красу приметил
И мощь растения сего.
Господь опять со мною рядом,
Дышу с Природой в унисон.