Наталья Барышникова - Домашний кит

Достану бабушкино платье довоенное,
Военное и послевоенное.
Оно и в радости, и в горе откровенное –
Надеждой бесконечной пленное.

Жаль, ясным днем, как и в неделю непогожую,
Мне не пройти в нем улицею спешною.
Я с детства выбирала ткань похожую
На жизнь жестокую и неизбежную.

Помнишь, полночь прорастала
Из горчичного зерна
Безрассудно и устало –
Тьмой камней озарена.
И луна вползала в тучи,
Нас испытывая тьмой,
Семиглавой, приставучей,
Возвращающей домой –
Под айвовые печали,
Где, случалось, босиком
Нас архангелы встречали
Со свирелями. Знаком
Звук, растаявший под кожей,
Ледяной, колючий, но
И плечо судьбы прохожей
В боль его облачено,
И младенческие губы,
Окликающие смерть…
До зари молчали трубы,
А зерно искало твердь…

По-крещенски морозно везде.
Сипло движется локомотив.
И охрипла кукушка в гнезде,
Колыбельный кукуя мотив.

Впереди благодатные дни.
Гонят волны по Волге весну.
Мы с тобой долго в доме одни,
Долгожданно отходим ко сну.

По ресницам скользнет благодать
Безголосою тенью октав,
И кукушка затеет читать
Нам железнодорожный устав.

Отдаленно промчат поезда,
Оглушенные всхлипом птенцов.
Мне приснятся святые места,
Мамин голос и вкус леденцов.

Не ворчит сверчок за печкой,
Не скулит во сне собака.
А на кухне пахнет гречкой
Даже скатерть и рубаха.

Долго ждал – томилась каша.
Утомился, ожидая?
Хмуришь лоб не для показа.
А над бровью прядь седая.

Уж поспел наш скромный ужин.
Что до силы богатырской,
Вольный дух – кому он нужен
За стеною монастырской.

Приходи без приглашенья,
Привечаю без укора –
От вина и угощенья
Не откажешься ты скоро.

Грех – забыть твою заботу
И в отчаянье беспечном
В предпасхальную субботу
Обвенчаться с первым встречным.

Остаемся без чинов и званий –
Лето пережито, будто в долг.
А младая кошка на диване
Намывает гостя, зная толк

В паузах медлительной беседы.
Но косит в окно зеленый глаз,
Не смущая нас. Мы – домоседы –
Вот и все, что оправдает нас

Накануне зимнего коварства,
Затяжных простуд и рождества.
А пока похожа на лекарство
Пущенная по ветру листва.

Не юродствуй, ночами не плачь –
Я не жертва и ты не палач.
Часто думаю – пылью в кларнете
Оседают века и поют,
Проецируя чей-то уют
На недавно открытой планете.

Милый друг, наша радость скудна.
Потому и соринка одна,
Заблудившаяся, не простится
Даже тем, кто глядел дальше нас,
И прицелится в слепнущий глаз
Невраждебная певчая птица.

Я не знаю почему
Дом так нравится ему.
В самом деле, в этом доме
Он ни сердцу ни уму.

И за это он не мстит –
В доме дерево растит
И над черными ветвями
Все грустит, грустит, грустит.

Напевает день и ночь
Колыбельную, а дочь
Песню слушать не желает
И уйдет из дома прочь.

Вслед за матерью и за
Тем, что видела слеза.
Он, конечно, не подарок,
Но светлы его глаза.

И, наверно, потому
Не случится одному,
Умерев, стать частью рая –
Ни тебе и ни ему.

Ресниц расплющенная тень,
Булыжник влажный на Арбате.
Я постараюсь в первый день
Забыть о призрачном распаде

Гранитных статуй, липких рук,
Страдающих под покрывалом
Безумных крыл, чертящих круг
Побед, граничащих с провалом.

Еще не стоит вспоминать
Ни в первый день, ни часом позже
Замшелых статуй имена,
Тревожно спящие под кожей.

И сами сны, в которых крыл
Так много, что считать не стоит
Врата, которые открыл
В своем круженье астероид.

Наш домик маялся в низине
Среди разбитых фонарей,
Где пролетала птицей синей
Чета счастливых снегирей.

А жили мы в двадцатом веке –
Между Хрущевым и войной
Чеченской. И о человеке
Вещал с утра эфир дневной.

Все то же солнышко белело
Над домом, тая не спеша,
Но сердце вроде не болело.
И не разламывалась душа.

И, кажется, в конце столетья
Полковник спирт допил до дна –
Похоже, мировая третья
За прах мой началась война.

Догорает час черепицей крыш,
Доживает старик до вещих седин.
Не тревожь его плачем своим, малыш.
Богородиц много, а Бог един.

Крысы шкрябают по чердакам,
Под полом змеи шипят-поют.
Я принесу тебе молока,
Может быть, этим устрою уют.