Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

И вижу черную гондолу,
Мостов венецианский взлет,
И голос сладостной виолы
Меня томительно зовет.

Сквозь шелк дворцовой занавески,
Как нож, блистает чей-то взор,
А весел радостные всплески
Звучат, как поцелуев хор.

И знаю, в этом же канале
На мягком и тенистом дне
Я буду спать с твоим кинжалом
В груди, в непробудимом сне.

Цикламена бабочки застыли на столе.
Под алым одеялом Алла
Спит в темно-синей утра мгле.
И снятся ей Венеции каналы,
И мавр возлюбленный с нахмуренным челом,
И роковой платок, и песня Дездемоны.
Но в коридоре крик: «Беги за кипятком!» —
И ярый топот ног ее из грезы сонной
В советскую действительность влекут.
И уж обводит ясными очами
Она свой тесный каземат-приют:
Вот чемоданы, ставшие столами,
Вот пол измызганный, вот чайник с кипятком,
Тюфяк, под ним два бревнушка хромые.
. . . . . . . . . . .
Венеция и мавр – все оказалось сном.
Я – Алла Кузьмина. Я дома. Я в России.

Солнце льет потоком пламень
На пустую площадь Марка,
И под солнцем жаркий камень
Белизною блещет ярко.

Залиты полдневным зноем
Спят лагуны голубые,
Лишь у мачты сизым роем
Вьются голуби ручные.

Пестрый, вычурный и яркий
Мирно спит собор старинный,
И дворец, склонясь на арки,
Свой фасад покоит длинный.

В созерцанье погруженный,
Я стою в тени собора,
От Пьяцетты раскаленной
Оторвать не в силах взора.

И в очах моих усталых
Грезы пышные клубятся:
Жизнь воскресла на каналах
И пред герцогским палаццо…

Волны гулкие народа,
Эхо гомоном тревожа,
Собираются у входа,
Ждут сиятельного дожа.

Гладь лагуны отражает
Золоченые галеры,
И, теснясь, их окружают
На гондолах гондольеры.

Дож явился. Влево, вправо,
Он идет, толпе кивая,
И сияет величаво
Диадема золотая.

За вождем роскошной свитой,
Разодетые богато,
Выступают сановито
Представители сената.

Зажигает солнце блеском
Пурпур, злато и каменья,
И гремит вся площадь плеском, —
Стонет гулом одобренья.

Потрясая воздух знойный,
Звон несется колокольный…
Флот плывет водой спокойной
К Адриатике привольной.

Там, в лазоревом просторе,
Гордым взмахом с возвышенья
Дож кольцо бросает в море,
С ним свершая обрученье.

Море томно негой дышит,
Как невеста молодая,
И избранника колышит,
Дни блаженства обещая.

Веницейской жизни мрачной и бесплодной
Для меня значение светло.
Вот она глядит с улыбкою холодной
В голубое дряхлое стекло.

Тонкий воздух кожи. Синие прожилки,
Белый снег. Зеленая парча.
Всех кладут на кипарисные носилки,
Сонных теплых вынимают из плаща.

И горят, горят в корзинах свечи,
Словно голубь залетел в ковчег.
На театре и на праздном вече
Умирает человек.

Ибо нет спасенья от любви и страха:
Тяжелее платины сатурново кольцо!
Черным бархатом завешанная плаха
И прекрасное лицо.

Тяжелы твои, Венеция, уборы.
В кипарисных рамах зеркала.
Воздух твой граненый. В спальнях тают горы
Голубого, дряхлого стекла.

Только в пальцах роза или склянка —
Адриатика зеленая, прости!
Что же ты молчишь, скажи, венецианка,
Как от этой смерти праздничной уйти?

Черный Веспер в зеркале мерцает,
Все проходит. Истина темна.
Человек родится. Жемчуг умирает,
И Сусанна старцев ждать должна.

Мы встретились с тобой в лиловый час,
Когда расплывчаты и смутны были тени,
Когда закат опаловый погас
И сумеречно брезжили в воде ступени…
И, словно призраки зловещие тая,
Гондолы черные, над дремлющей водою
Бесшумно и таинственно скользя,
Пред нами проплывали чередою…
Действительность суровую забыв,
Как поцелуем – взглядами мы опьянялись,
Но… час лиловый неуклонно плыл, —
И мы расстались…

Спой мне песню, певец молодой,
Ты гитару свою подыми,
И над этой падучей звездой
Золотую ты зорю зажги!
Спой мне песню! Гитара твоя
Струной нежной к ногам опустилась…
И в тебя загляделась луна,
И она твоим взглядом смутилась…
Спой мне песню, любимец гондол,
Пой о том, как тебя они носят
Средь хрустальных Венеции волн
И они как о песне лишь просят!
Спой мне песню, красавец ты южной весны,
В колыбели волшебной заснувший цветов,
Расскажи, как от солнца скрывали они
Ее крыльями легких, как свет, мотыльков!
Что же кудри твои черной ночи темней
Взгляд глубокий к земле опустили
И на лире разбитой толпою людей
Вдоль струны слезы быстро проплыли?..

По мрачному Палаццо Дожей
Мы шли гурьбой за гидом вслед.
Все слушали, я слушал тоже
Об ужасах минувших лет.

Гид сырость каменной темницы
Нам на минуту показал,
Где прежде, узник бледнолицый,
Ты смерти месяцами ждал.

Когда б ты жил еще на свете,
Ты убедился бы сейчас,
Насколько вы пред нами дети,
Насколько мы несчастней вас.

И если б перед нашим адом
Случайно ты теперь предстал,
Каким бы жалким маскарадом
Свое столетье ты признал!

Ты умирал всегда красиво
Под гул легенды иль молвы,
А мы без славы, молчаливо,
Как стебли скошенной травы…

Печальный гость в веселом пире,
Я шел, молчание храня,
И даже Понте деи Соспири
Не вырвал вздоха у меня.

Трудно пробыть полчаса в церкви Scalza на Grande Canale.
Все ты там можешь найти, нет только голой стены:
Фрески, витражи, картины, колонны, плафоны и ниши,
Склепы, карнизы, кресты, статуи и алтари.
Наша религия – свечка, а их – огнедышащий факел;
Там – благодатная тишь, здесь – исступленный порыв.
Нет у католиков кротости нашей, умильности, ласки —
Бьется в истерике все, вьется, стремится, кричит.
Кажется, даже мадонны хотят оторваться от камня,
Чтобы греховно начать буйный вакхический пляс.