Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

В вечернем небе зарево пожара.
Последний луч на мраморе дворцов.
Я сердцем жду безропотно удара
И слышу тихий и упорный зов.

Гондолы след – серебряная лента,
С лиловой шляпы улетает вуаль.
Как вор, урочного я жду момента,
Как страж, свой взор я устремляю вдаль.

Но нет и нет! тревожней миг за мигом!
Пишу письмо, безумное, как бред,
Начало лжи, таинственным интригам,
Предчувствие возможных близких бед.

Последняя, в объятьях карнавала,
Нисходит ночь, на ухо шепчет мне:
«Вынь роковой любви из сердца жало,
Чтоб не гореть на медленном огне».

Но я отверг совет. Смеясь и плача,
Я принял вызов смелый и слепой.
Победа ли, позор ли, неудача? —
Мне все равно: молясь, вступлю я в бой.

Опять в palazzo Morosini,
По темной лестнице, за мной,
В плаще и в маске, бледно-синий
Восходит тихо призрак твой!

Тяжелый ключ имеет каждый.
В замкe старинном ржавый звук
В глухую полночь слышен дважды,
Как эхо в сердце, полном мук.

Твой звонкий шаг в просторных залах
Почти сливается с моим.
Свинец в плечах, в ногах усталых,
И жест руки неуловим.

Идем туда: к последней двери.
Я приглашаю. Я зову.
В любовь, как в грех прекрасный, верю,
Любя во сне, как наяву…

Вот кресло и камин. Я сяду
На мраморном полу у ног
Того, кто дал мне выпить яду,
Кто был со мной суров и строг.

Мне слов не надо. Не забуду
Святых и пламенных речей,
Звучавших раз в угоду чуду,
Исторгших слезы из очей.

Позволь обнять твои колени.
Склонись, о предок мой, ко мне…
Соединятся наши тени
В последней, вечной Тишине.

Лагуна спит. В лучах заката
Висят недвижно паруса
И цепью золотых дукатов
Дворцов сверкает полоса.

Скользит бесшумная гондола,
Качаясь мерно в такт весла,
Бренчит, поет вдали мандола.
Без меры город, без числа…

Люблю, Венеция, твой облик,
Твоих каналов аромат,
Гортанный гондольера окрик,
Забытый у палаццо сад.

Твоих старинных закоулков
Замысловатый лабиринт,
Мостов, каналов, переулков,
Зеленных лавок, бочек вин…

Оторван здесь от жизни были,
Умчавшись сотни лет назад,
Я розово-душистой пыли
Веков вдыхаю аромат.

Будут мне грезиться многие годы
Узких каналов зеленые воды,
Мрамор твоих почерневших дворцов,
Тихого Лидо пески золотые,
Теплого моря валы голубые,
Белые крылья его парусов…

Будут мне грезиться многие годы
В серых туманах отчизны моей
Старой темницы подземные своды
Рядом с волшебным дворцом палачей,
Песни вечерние в гондолах сонных
Под светозарным покровом небес,
Куполы храмов, в водах отраженных,
Мачт отдаленных желтеющий лес…

Многие годы, о, многие годы,
В серых туманах отчизны скорбя,
Буду я жаждать, как узник – свободы,
Снова увидеть тебя…

И Удине, и Пьяцца Контарена.
Шатры купцов цыганские на ней.
На площади – латинская арена,
– Смиряют резвых, бьющихся коней.

Здесь лавочник, на нищего похожий.
Как римлянка, просящий величав.
Ему подать склоняется прохожий,
А он сидит, надменно замолчав.

Над чашею фонтана, сенью лоджий
Крылатый лев на острие меча
Напоминает нам столицу дожей,
Как отблеском далекого луча.

И в плесени, как в черни горностая,
Тая убранство белое свое,
Венеция румяно золотая,
Жеманная, желанная встает.

Задуматься, забыться, замечтаться,
Заслушаться ночной тоски.
Венеция, весна, и ночь, и пьяцца.

Вот – хризантемы, видишь – орхидеи
(Обрывки дыма и туман).
Что ж, посидим, друг другу руки грея.

Нет, волшебство едва ли возвратится.
От лунных чар болят виски
(Платить по счету: кьянти, асти, пицца).

И мы идем, и в луже грязной роза,
А музыка один обман,
Как постаревшая Принцесса Греза.

И по Дворцу венецианских дожей,
Среди парчи и бархатов кровавых,
Мечей, кинжалов, воинов суровых,
Я шел, не воин – беженец, прохожий,
И щерился Отелло темнокожий,
Испытанный в воинственных забавах.

В тяжелой мрачности Эскориала,
Где ожидалась дивная победа,
Плыла Непобедимая Армада
(Она непоправимо затонула) —
И здание суровое дрожало
От грозных кликов смертного парада.

И тот миланский грузный замок Сфорца.
Как много битв, и стонов, и проклятий!
(Там со Христом, убитым, Богоматерь —
Работа Микеланджело – и Смерти.)
…Я слушал кровь слабеющего сердца,
Беглец, усталый от кровопролитий.

Венеция прекрасная!
Святого Марка возлюбленная дочь!
Я ночью дивною тебя увидел —
Каналы томные, волшебные дворцы…
И траур гондолы,
И сон твоих лагун,
И звон твоих часов на башне —
Весь мир твой стал понятен мне.

И сказка древняя казалась мне вчерашней былью:
И вновь с зеленым морем дож венчался твой;
В палаццо Тинторетто вновь писал
Плафоны пышные;
Фасады прокураций венчались розами;
А там, на пьяцце белой,
Восточную колонну, с львом крылатым Марка,
Надменно ставила, как дар богатый,
Толпа венецианцев…
Яркий сон веков!

Великолепная Венеция!
Твоей одежды коснуться жаркими устами, —
Тайной страстью питая сердце,
Тайную надежду лелея,
Что будет миг —
И нагота священной плоти откроется,
И ты на ложе золотом томиться будешь
В знойной новой неге.

Так верить… Боже!
И ночью, в час свиданья,
К палаццо дожей
Робко, тихо прийти и ждать.
И там, внутри, по темным коридорам, искать тебя,
И шорохам внимать пугливо;
Стыдливую любовь сменить безумствами;
И влагу страсти пить…

Так снилось мне.
Но сны пришли иные.
Морей зеленых диво! Венеция! Прости!
Родных полей я чую тишину…
И вновь я ваш, желтеющие нивы!
И вы, леса…
Кровь ранней осени на бледных листьях ваших
Милее мне, чем царственный и пышный багрянец
Красавицы заморской.