Array Антология - Венеция в русской поэзии. Опыт антологии. 1888–1972

Странная Россия!
Твою я песню слышу.
Сердце верит песне…
Чудесней мир вокруг:
Ты улыбнулась мне таинственной улыбкой;
Стан твой нежно-гибкий склонился над криницей;
Вон дикой вереницей проплыли журавли;
Вон в небе облак сизый…
Как зыбок путь мой!
Пусть… Люблю…

Как близко та, чье имя тайна!
Как близок мой последний день…
Но вот, я знаю, неслучайно
Венеции мне снится тень.

То тихий плеск ее лагуны,
То пьяццы блеск и белый свет,
Лепечут, шепчут нежно струны,
И лепет их – любовный бред.

Она, закутанная в шали,
А он? Не я ли этот он?
И в сердце страсти и печали
Смешал венецианский сон.

Так этот мир – как берег Леты —
Очарования и сны:
Любви таинственной обеты,
Дыханье неземной весны.

И тишина – как укоризна
Хмельной душе – во мне поет:
Узнай, поэт, твоя отчизна
У берегов Летейских вод.

Венеция почила в тихом сне,
И тихий лепет струн – как шепот сонный, —
И лунный свет подобен пелене,
Раскинутой над ночью благовонной…

Таинственная! Ты – со мной вдвоем —
Нам суждено изведать страх забвенья.
И кажется, что вот сейчас умрем
От нежного, как сон, прикосновенья…

Какой Венецией, – смотри!
Москва прикинулась сегодня.
На поле розовой зари
Мосток, как брошенная сходня,
И зыбко пляшут фонари
В разливах темных луж сегодня.

И вечер в зеркале канав,
Совсем как в зеркале лагуны,
Считает, крылья разметав,
Огней натянутые струны
И смотрит в зыбкий блеск канав,
Совсем как в зеркало лагуны.

А здесь, под аркой, у ворот,
В платке, накинутом на плечи,
Весна, как девушка, поет,
Поет и ждет желанной встречи,
А ветер ей целует рот,
И шаль с волос ползет на плечи…

Я положил себе за правило:
Не вмешиваться ни во что!
Хотя б всю землю окровавило,
Лишь полы подколю пальто.

Земля… Приветствую конец ее,
Чуть шляпу приподняв на миг.
Моя любовница – Венеция!
Бог к Адриатике приник.

Любыми прохожу каналами,
Дробящими кристалл звезды.
За всеми флагами линялыми
Цветут подводные сады.

Где музыка (не ваша грузная)
Хрустальной люстрою звенит.
А люстры светятся медузами,
Всплывая во дворцах в зенит.

Я встречусь, наконец, не с жалкими
Рабынями ночных минут,
Холоднокровными русалками,
Что так позорно к людям льнут.

Но, переполненный терпением,
Не зная в вечности преград,
Усну, завороженный пением
Душ, ввергнутых страстями в Ад.

Страна, где голуби некрылы,
А сторожит их пленный лев,
С брегов младенческого Нила
На крыльях тяжких прилетев, —

Я мерно плыл в твоем канале,
Когда у узкого крыльца
Mеня, в гондолах двух, нагнали
Четыpе маски… Их лица

Лицом нагим не привлекая,
Следить я начал скорый ход
Гондол упругих. Так за Каем,
Вдруг, Кая легкая идет.

Гондолы шли… У поворота
(Опять у узкого крыльца)
Мелькнуло в черных лицах что-то —
Без глаз, без света, без лица.

Приостановлен в созерцаньи,
Поэму новую творя, —
Я бросил взор на тихий, ранний
Лимонный отсвет фонаря.

И там увидел, что пустое
Вокруг и – мертвое лицо;
Нет ни поэтов, ни героев, —
Ни бесноватых, ни слепцов, —

Одни лишь хладные провалы,
Провалы вниз, провалы вдоль,
На гондольерах, на каналах,
На буквах огненных: «Бристоль».

В голубом эфира поле
Ходит Веспер золотой.
Старый дож плывет в гондоле
С догарессой молодой.

Догаресса молодая [577],
Призадумавшись, глядит,
Как звезда любви, играя,
Мутны волны золотит.

Глянул дож и поникает,
Думой сумрачной томим:
Ах, опять красой сверкает
Тот патриций перед ним,

Тот прелестник и повеса…
Вдруг донесся дальний крик,
И пугливо догаресса
Обратила бледный лик.

Молвил дож, помедлив мало,
Указуя на волну:
– «То спустили в глубь канала
Долг забывшую жену».

Догаресса поневоле
Прикрывает взор живой.
В голубом эфира поле
Никнет Веспер золотой.

Прядут безжалостные Парки
……………………………….
Созвездий многоокий хор
Над площадью Святого Марка
Согласный выводил узор.

Был день веселый карнавала.
Среди задумчивых лагун
Весну Венеция встречала
И пеньем, и бренчаньем струн.
Поблекли радужные краски
Дворцами огражденных вод.
Со смехом в пестрый хоровод
Стекались отовсюду маски.
Дурманил праздничный угар,
Влекли нарядные уборы,
И сердца возбуждали жар
Красавиц пламенные взоры.
Очарования полна,
Ночной владычица природы,
Смотрелась южная луна
В Адриатические воды;
Под звуки нежных баркарол
И грохот шумной сарабанды
Ряды таинственных гондол
Скользили по Canale Grande;
И над зеркальной гладью струй
Ладьям вдогонку посылали
Венецианки поцелуй
С мостов Риальто и Кавалли.
Аккорды сладких серенад
Мешались с музыкой бравурной;
Певцы Италии лазурной
Уже сошлись на маскарад.
И каждый раз, как песня спета,
Они при звоне мандолин
Сбирали picсola moneta
У разодетых синьорин.
Вокруг полуденное море
Свои раскинуло красы,
И били медленно на Torre
Del Orologio часы.

В ту ночь, залив пересекая,
Под равномерный шум весла,
От Лидо, золотом сверкая,
Гондола тихая плыла.
В ней путник ехал одинокий,
Глаза в пространство устремив,
И элегантный, и высокий,
Лицом задумчив и красив.
Среди подушек он парчовых
Сидел, исполнен тайных грез.
Его поспешно в город вез
Каналов житель бирюзовых.
Сирены выли тут и там;
Искрясь цветными фонарями.
От берегов и к берегам
Ладьи тянулись за ладьями;
Мигали тысячами глаз
Небес полночные светила,
Но ничего не веселило,
Казалось, путника сейчас.
Печальным созерцая взглядом
Лагуны царственный простор,
Веселый смех он слышал рядом.
Но ни девиц наивный взор,
Ни серпантина дождь без меры,
Ни вапоретто ход вдали,
Ни песни жгучие гетеры
Его от дум не отвлекли.