Андрей Земсков - Колокольное дерево. Книга стихов

Укатало лето нас крутыми горками,
Принесла пургу сорока на хвосте.
Стынут новые скамейки в парке Горького —
В парке горького вина и новостей.

На Сумской скользит брусчатка под колёсами,
На Бурсацком спуске снега – завались.
Собирались в Новый год войти тверёзыми,
Только праздники опять не задались.

Дым сгоревшего отечества отхаркивать,
Может быть, придётся много лет потом.
Но склонился в тишине скрипач над Харьковом.
Нам услышать бы, о чём играет он.

Между городом Ха и городом Ха —
Вся страна изо льна и мха,
Из дощатых сараев и пьяных рож,
Из полей, где овёс да рожь.

Где густеет в ночи грозовая мгла,
Невесомо несут крыла
Из далёкого города Ха – в город Ха
Пару строк моего стиха.

Я вчера был неправ, а сегодня прав,
Но едва ли я стал другим.
Сколько будут ещё нас хватать за рукав,
Сколько раз перепишут гимн?

Сколько будет Левше крутить потроха
Неподкованная блоха?
У меня на востоке лежит город Ха
И на западе – город Ха.

На востоке Амур потерял берега,
Репетируя новый потоп.
А на западе тихая Лопань-река
По-осеннему морщит лоб,

И по городу Ха под крик петуха
Разлетаются миражи.
Обнимает рассвет оба города Ха,
Где мне выпала честь пожить.

Что там, в писаной торбе? Дешёвый товар —
Пара сотен стихов, пустяк.
Мне по Рымарской на Уссурийский бульвар
Не спуститься, увы, никак.

Но когда небеса на удачу скупы
И погода весь день плоха,
Остаётся в ответ на причуды судьбы
Усмехаться тихонько: «Ха!»

Вот и апрель, растаял снег в моём дворе,
Стучит берёзовая ветка по стеклу.
А помнишь, как мы тосковали в январе
По бликам солнца, по весеннему теплу?

И лишь полночных кухонь дружеский союз
Нам обещал, что стает снег, в конце концов,
Что вскоре минус переменится на плюс,
И перестанет ветер обжигать лицо.

И опять на высоком утёсе поёт
Под гитару старик-балагур,
А внизу во всю ширь – ледоход, ледоход:
Просыпается древний Амур.

Нас в это утро не удержит старый дом.
Мы выйдем в город и смешаемся с толпой,
По Муравьёв-Амурской улице пройдём
Походкой лёгкою до парка над рекой.

Мы будем пить апрельский воздух, как вино,
Пьянеть и с видом расшалившихся детей
У новых касс кинотеатра «Совкино»
Кормить батоном беспризорных голубей.

И минувшее – давний хабаровский сон —
Вдруг тихонько коснётся плеча:
Иннокентьевских колоколов перезвон
Да Успенского храма свеча.

Хабаровск – юность бестолковая моя,
Нам наяву смотреть с тобою эти сны.
Там на утёсе светит солнечный маяк.
Как хорошо, что мы дожили до весны!

А вдоль реки из века старого дома,
Как в песне, словно паруса, стремятся ввысь.
С Вокзальной площади Хабаров-атаман
Нас провожает в наши странствия всю жизнь.

Спой нам песню свою, бородатый Матвей.
Ты не стар, ты всегда super-star.
На жару не ворчи, в холода не болей,
Мой товарищ – Амурский бульвар.

Однотипные кухни, темнота за окном.
Что Москва, что Хабаровск – не имеет значенья.
Мы сидим за накрытым скатёркой столом, —
Чай байкальский и лампы петербургской свеченье.

Под цветным абажуром девятнадцатый век
Приютился в столетье уже двадцать первом.
И влетает из века двадцатого снег
Во фрамугу, открытую ветром.

В нас живут эти звуки – рёв сирены в ночи,
«По вагонам!», «По коням!» – отголоски эпохи.
Чтоб услышать всё это – посиди, помолчи.
Чтоб увидеть всё это – ты последние крохи

Ленинградского хлеба блокадной зимы
Собери на ладонь и почувствуй их тяжесть.
Чай да сахар-песок золотой Колымы,
Звон струны в перетянутом тяже,

Времена и пространства условны, пока
Через душу и разум пропускаешь их ветры:
И вираж вертолёта, и полёт мотылька,
И шаги в коридоре, и столбы-километры.

Однотипные кухни – наших душ островки,
И конфорка зимой иногда – для согрева,
Как печурка в землянке. И мы – земляки
С земляничной поляны forever.

Отшумело время свадеб и разводов.
И устав против течения грести,
Пожилой паромщик – ветеран ОСВОДа
Не спешит нас, утопающих, спасти.

В глубине, как за кулисами театра,
Свет мелькнул, да только сразу же исчез.
Наблюдает Бог глазами Ихтиандра
Суету млекопитающих существ.

Разменяли времена мы, как квартиры,
Но на той же кухне пьём зелёный чай.
Усмехаются с подсвечника Сатиры,
Оплавляется бессонница-свеча.

Время века – неприкаянная осень.
Истекает ночь, бездонная на вид.
И как будто бы река паром относит,
И паромщик папироскою дымит.

Белый самолёт
в небе прочертил полосу крылом.
Так и мне давно
выбить «башмаки» и взлететь пора.
Там, где ты живёшь, —
лето круглый год, море за окном.
Там, где я живу, —
северо-восток, сопки да ветра.

Там, где я живу, —
вечером в сельпо очередь гуськом,