Татьяна Кожурина - Спасский остров. Петербургская поэзия

По листьям весеннего леса
Бесшумно ступает ангел,
Таится в губах улыбка,
Котомка на остром плече.
И низко к земле склоняясь,
Оставшихся ночью без крова
В ладони берет птенцов,
Сажает бережно в складки
Своих просторных одежд,
И льется между стволами
Серебряный лунный свет.

Не виданная ранее звезда
Сияла в небесах ночных высоко.
Три мудреца за нею шли с востока,
Ещё пока не ведая, куда.

Младенца плач в пещере услыхав,
Волхвы застыли молча у порога,
С почтением узрев обитель Бога —
И щедрые дары смиренно передав.

Подарок хрупкий, скрученный из звонкой
Изящной проволоки мрачных мест —
Весь потемневший, твой нательный тонкий
Тюремный крест.

«Видала?.. Сохранил. Металл хороший.
Такие делают и носят только там.
Бери!» И я взяла – такую ношу! —
Не по годам!

* * *

Храню в душе – как в книге между строк
Хранят бесценный полевой цветок
С полей душистых родины забытой, —
Игумена неласковый урок,
Слова чьи справедливы и сердиты,
Храню в душе – как в книге – между строк.

Храню в душе – глубокий строгий взгляд:
Он прожигает каменное сердце,
Подобно углям – чтоб могли согреться
Бредущие столетия назад
Руси слепые дети-иноверцы.
Храню в душе – глубокий строгий взгляд.

Перед взором туманным моим
Оживает картина из рамы:
Возле ног, в тростниках, словно дым, —
Золотая волна Иордана.

Расстилается в жаркой дали
Палестины суровой пустыня…
Среди скал раскалённой земли
Я услышу знакомое имя.

Возле берега – тесной толпой —
Иудеи, солдаты и дети.
К ним спускается горной тропой
Тот, Кто некогда жил в Назарете.

Приближается вмиг – вот Он, рядом со мною!
Яркий солнечный нимб – над Его головою.
Руку чуть протяну – хоть на миг прикоснуться…
Но на ложе моём невозможно совсем повернуться.

Удалился опять на вершины холмов —
Весь в таинственном ласковом свете.
Возвратись, возвратись ко мне вновь,
Тот, Кто некогда жил в Назарете!

Потрясённый приходом Твоим,
Вдруг встаю – затянулася рана!..
Возле ног, в тростниках, словно дым, —
Золотая волна Иордана.

Из багета картины
– Младенец на нежных руках
Богоматери – смотрит тревожно
в мой мир с недоверьем.
Мой свирепейший волк отступает,
почувствовав страх,
В глубь пещеры души,
где теснятся различные звери.

Вдруг Младенец,
ещё раз с укором недетским взглянув,
Отвернулся совсем,
показав светлокудрый затылок…
Но с улыбкою доброю Мать погрозила ему,
Только кровь моя в жилах
от страха едва не застыла.

Только б снова ко мне повернул
свой Божественный Лик!..
Я сдержу всех свирепых зверей
в неуютной пещере!
Если честно,
я холить их всех и лелеять привык,
Но сегодня увидел впервые
– Христа-Назарея.

1

Снова дождь проливной. Холод. Ночь.
Непролазная слякоть.
Дальнобои проносятся вдаль
– только ветры шумят!
В обреченной России давно
разучилась я плакать.
Только веру в Христа не отнять у меня, не отнять.

Ты послушай, дитя мое, песню о Деве Марии,
Как она пробиралась в Египет
с младенцем-Христом.
Подрастешь – свою грешницу-
мать и пойми, и прости, и —
Нас укроет с тобой Богородица
светлым крылом.

Под ногами колючим хребтом вырастают отроги.
Вновь младенца кормить по-над морем,
у голой скалы.
Впереди – все дороги, раскислые злые дороги,
Позади – знойный Крым,
и Кавказ, и степей ковыли…

Разверну у обочины – карту путей пилигримов:
Эти тонкие нити уводят на жаркий Восток!
А меня впереди ждут развалины Третьего Рима,
Византии ушедшей последний
– чуть видный! – росток!

2

Как суровые дуют ветра, с непогодою споря!
И пещера в расщелине скал
– неуютным жильем…
Колыбельные я напевала
– так нежно! – у моря.
Ох, дорога, дорога,
мой вечный скитальческий дом.

Развернется опять утомленною лентой дорога.
Но свобода, свобода – вот слово милее всего!
Не имея иконы, я звездам молилась как Богу —
Эти тысячи глаз в небесах
– лишь Единое Око Его!

Пощади и помилуй, Господь!
Не меня – так младенца!
Не его в том вина,
что цветком придорожным рожден…
Кабы знать нам, когда упадем,
– то подбросили б сенца…
Будет тысячу лет длиться этот безрадостный сон.

Снова дождь проливной. Холод. Ночь.
Непролазная слякоть.
Дальнобои проносятся вдаль
– только ветры шумят…
В обреченной России давно
разучилась я плакать.
Только веру в Христа
не отнять у меня, не отнять.

Проповедует твёрдо священник
о пламенной вере,
Что бесстрашно вела христиан
все века на костер.
Отдаю свое сердце Христу
– лишь Христу!
– в полной мере,
Устремляясь ко свету Его
– через мрак и позор.

Но когда же душа над страстьми,
над страстьми будет править,
Чтоб желанный покой воцарился?
Телесное – в прах!
Укрепи мое сердце порочное,
в хрупкой оправе
Закалившейся веры
– в твоих вдохновенных речах!

Помоги умягчить затвердевшую душу слезами,
Укажи на застрявшее в оке незрячем бревно!
Но, быть может, моими слепыми
– от боли – глазами
Мне сегодня – незримое
– больше увидеть дано?

Все темней небеса, с каждым днем!
Как сгущаются тучи!
Указует сурово Господь о свершенных грехах!
Обернись! Кто – еще лишь вчера
– так безжалостно мучил
Ту свободную птицу,
застрявшую в тесных сетях?

Острый взгляд прорезает толпу
вдоль фарватера храма.
Угасающим солнцем тревога сверкнула в зрачках.
До заката Вселенной, однако, еще слишком рано,
Литургию еще доведем, доведем до конца!

Обращаюсь к тебе как к прямому
посреднику с Богом:
Примирись, примири!..
бьется в сердце молитва ключом.
Нам осталось на грешной земле
пребывать так немного!
Защити от беды раскаленным Христовым мечом!

Моя ноша легка, ничего не скрываю в карманах!
Я сложила всю тяжесть грехов у подножия Врат.
Над разверзнутой огненной бездной ступаю упрямо.
И повапленный гроб
– на земле мой последний наряд.