Михаил Ромм - Мастер снов

Мои друзья почти богоподобны.

Соревноваться с ними? Да куда мне!

Один – под камнем в подмосковной Лобне,

Другой лежит в Малаховке под камнем.

А Тимофеев жарится в Айове,

Лямпорт за жизнь сражается в Нью-Йорке,

И я один. Сердито хмурю брови,

Сижу в Москве, как голубь на помойке.

К чему я это? Мне ворчать не надо —

Меня пока не выбросили в урну.

Вон, Петя Берлянд – на «Каховской». Рядом,

А словно на каком-нибудь Сатурне.

Разводит жизнь, когда выводит в люди,

Довольно насмеялись, нашумелись!

Друзья мои, как птицы, разлетелись.

Других уже, наверное, не будет.

Когда невидимые барабаны бьют

В моем мозгу энергией гудящей,

То океаны с жизнью, в них кипящей,

Приливами луны сиянье пьют.

Земля, как колба с лавой, в ней бурлящей,

Покорно совершает свой маршрут,

И ярость Солнца по пространству тащит

Галактика в моем сознанье. Тут.

То барабаны бьют в моем мозгу,

То кровь моя пульсирует им в такт:

Я просто за автобусом бегу,

За мной бежит инсульт или инфаркт,

Но все равно, принять я не могу

Ничтожности своей прискорбный факт.

Листья в воздухе, как стая птиц.

Тёплый день еще о лете помнит.

Солнце заблудилось меж ресниц.

Слишком нежным кажется оно мне.

Все такой сияет красотой,

Как же мне поверить в сцены эти:

Листья сорваны взрывной волной,

Мёртвые разбросанные дети.

Денежки рекою полились,

Кто-то потирает лапки крысьи.

А они на небо поднялись,

Дружные, как умершие листья.

Кажется, если получше всмотреться,

Кажется, если напрячься немного,

Можно увидеть: не заперта дверца,

Можно почувствовать бога.

Солнце восходит, и алые снова

Стены домов в высоте.

Кажется, этот рассвет нарисован

Кем-то на тонком холсте.

Зритель случайный, войду за кулисы,

В театре оставшись пустом.

Страшно, а вдруг только черные крысы,

Там, за красивым холстом?

В моей душе живет стихотворение,

Красивое и чистое, как лёд.

Оно во мне томится, как растение,

Что из зерна наружу прорастёт.

И чувствую в немом оцепенении,

Как медленно оно во мне поёт,

Но я погибну в день его рождения —

Оно меня на части разорвёт.

В той далёкой квартире, где молочными были зубы,

Огоньками мерцала новогодняя ёлка,

Там есть щель, где лежит юбилейный рубль,

Тайны жизни и смерти на книжной полке.

Там из кухни в комнату входит мама,

В круглой вазе оранжевые мандарины,

На стене висит, заполняя раму,

Мелко вышитый крестиком замок старинный.

Раскрошатся скалы, сотрутся лица,

Со своих орбит улетят планеты,

А на ёлке будут шары светиться,

Ничего не изменится в доме этом.

Приходит строка, как внезапность теракта,

И рифмой наполнится рот.

Два слова – два медных, блестящих контакта:

Разряд между ними живёт.

Разряд – и неон начинает светиться,

Невидимый в белом стекле,

И образов жёсткие бледные лица

Видны в отступающей мгле.

Хочу их прогнать, погасить, отвернуться

От глаз их, от ласковых рук,

Но поздно, уже невозможно очнуться,

Не пройдя этот круг.

Где осень в плаще своем мокром сутулится,

А небо – покинутый храм,

Все чаще до боли знакомые улицы

Приводят к закрытым дверям.

Всё так узнаваемо, и вдруг покажется,

Что юность вернулась опять,

И надо взлететь по ступенькам, отважиться,

И в дверь позвонить, постучать.

Не это ли старости первые признаки,

Потрёпанной жизни моей?

Всё больше домов, где живут только призраки

В них живших когда-то друзей.

Пластмассовый монстр на столе,

На меня направляющий пушки,

Лампы круг, а за ним в полумгле

Спит мой сын, обнимая подушку.

Может, это послание мне,

Как пиратская черная метка.

Тенью мечется по стене

Тополиная нервная ветка.

Я не нужен, я буду убит,

Исчерпав свои роли в системе.

Вот он, мой ангелочек, сопит,

Он и я, и не я в то же время.

«Воспитание – просто беда —

За упрямство моё наказанье».

Так отец мне заметил тогда,

Оказалось – сказал на прощанье!

Мне нравится знать, что сегодня среда,

А завтра четверг, и уже,

За пятницей вслед, к нам придет, как всегда,

Суббота, слегка неглиже.

И снова смогу, никуда не спеша,

Развёрнутый сон досмотреть.

А там воскресенье, ликует душа.

Поймай-ка меня, телесеть!

Но вскоре придёт понедельник опять,

И вторник притащится с ним,

Я жду выходных, перестав замечать,

Что жизнь улетает, как дым.

Повторяется жизнь, точно кадры кино,

Как с работы до дома маршрут,

Непонятно уже, что случилось давно,

Год назад, или пару минут.

Только щелкают пятницы в календаре,

Проступает на зеркале старость,

Привыкаю к тому, что уже постарел,

И привычкою стала усталость.

День кончается утром, начавшись едва,

Потому-то его и не ценишь,

Только к вечеру сильно болит голова

От сознанья, что мир не изменишь.

Но посмотришь на небо, и драма легка.

Я решил эту злую задачу:

Каждый раз по иному плывут облака,

Улыбается небо иначе.

Вот, в конторе день угробив,

Я опять бреду домой,

Чтоб в хрущобе, как в сугробе,

День дожить пропащий свой.

Вдруг от счастья замираю,

Точно мальчик на рекламе —

Одуванчики качают

Золотыми головами.

И вокруг меня кругами

Бегает веселый Фокс.

Я один и… вместе с вами.

Парадокс!

Я понял: жизнь была не настоящей —

Обид и жалких радостей комок,

Когда в листве, без пламени горящей,

Как Моисею, мне явился Бог.

Кленовый лист, святящийся, дрожащий,

Смотрел в меня, а я совсем промок.

Но человек, от сырости блестящий,

Хотя был мной, стал от меня далёк.

Я ничего вокруг не замечал,

На склоне лет вдруг замерший на склоне,

Безмолвно тайнам Вечности внимал

У факела пылающего клёна.

И, вдруг очнувшись, понял удивлённо,

Что снова на работу опоздал.