Михаил Ромм - Мастер снов

Проклятье дворников – сугробы,

Такой уютный, белый снег…

Езжай в Израиль и там попробуй

Забыть о снеге человек.

Почти полгода в полумраке,

И солнце в серой пелене,

Иерусалим? Да это – враки,

Легенда, что приснилась мне.

Реальна в жизни только вьюга,

В замёрзших окнах – огоньки,

Да мы с тобой, согрев друг друга,

Так упоительно близки.

Краснеют, молодея, старики.

Она застыла между них невинно,

И падает из розовой руки,

Оранжевое солнце мандарина.

Его встречает гордая ступень,

А он летит над ней неудержимо,

И вслед за ним летит живая тень,

Верёвочкой привязана незримой.

Они хотят покинуть полотно,

Они спешат, как будто их догонят,

Вдруг разорвав условное окно,

И падают в открытые ладони.

На улице сугробы намело,

Там холодом клубится вьюга злая.

Здесь в полумраке мандарин сияет,

Ещё храня руки её тепло.

Каждый делает ход, просчитав варианты,

Ошибаясь с обеих сторон.

В этой древней игре оба мы дебютанты,

И по-своему каждый из нас – чемпион.

Мы горды и красивы, как ловкие тигры,

Идеален наш план, безупречен резон,

Каждый верит в себя и надеется выиграть,

Каждый в глупость свою погружён.

Чёрно-белые боги обманутых наций,

Не жалеем весёлых солдат,

Не заметив в разгаре лихих комбинаций

Ненароком поставленный мат.

Кто же нашу неловкость поймёт и оценит?

Кто гроссмейстер на этот раз?

Мы – слепые актёры на маленькой сцене

Поединка, связавшего нас.

Искра, вспышка и взорванный воздух,

Голое слово упало на снег,

Смерть занесла в фиолетовый гроссбух:

«Мёртвая сказка пребудет вовек».

С неба посмотрят голодные звёзды,

Звёзды, которых давно уже нет,

Чёрные звёзды, летящие грозно,

Жадно глотая беспомощный свет.

Бьётся, по горло запутавшись в “Google”,

Скучных проблем оглушающий твист,

Маленький мальчик с глазами, как угли,

Чёрные звёзды наносит на лист.

Дышал угрозой необъятный

Простор слепого океана,

В плесканье бликов предзакатных,

В преддверье бури долгожданной.

Пока не смыла все святыни,

Волна могучая и злая,

Клубились тучи в гулкой сини,

Кричала чайка золотая.

Ярилось солнце в чёрной бездне,

И, извиваясь в ярком танце,

Смеясь над жизнью бесполезной,

Рвались его протуберанцы,

Сводя с ума в ревнивой муке,

У смертных отбирая разум,

Взамен даря поэту звуки,

Наполнив солнечным экстазом.

Над суетой мирка пустого,

Стихийной наливаясь силой,

Звучало огненное слово,

И солнце новое всходило.

Хлоп! Бесполезный удар.

Круглое брюшко надув,

Капельку крови уносит комар,

Ловкость мою обманув.

Кровь моя с ним улетит,

Кровь моя в нем оживёт,

Брызнет и зазвенит

Комариный приплод.

Ешь, лягушачий народ!

Ешь, длинноногая цапля!

Скачет, поёт и свистит

Крови потерянной капля.

Как будто эта осень онемела,

Встает неслышно утренний туман.

Рябина незаметно заалела,

В молчании сошедшая с ума.

Бесшумно птица мимо пролетела,

Потерян звук, как будто талисман,

И листьями асфальт оледенелый,

Как нитью, тусклым золотом заткан.

Мне грезится безмолвный разговор,

Ты молча головой качаешь: «Нет».

На улицу немой сочится свет.

Беззвучно открывает светофор

Беззвучному движению простор.

Мольба… и безразличие в ответ.

Столбенею, наглотавшийся педпрактики,

Перед кошкой в беленьком переднике.

А в глазах её вращаются галактики.

Так себе вращаются, «на средненько».

Но она в меня упёрлась взглядом,

Как бы обдавая пониманием,

И красиво прошагала рядом,

Исчерпав на том свое внимание.

Силуэт её в проёме двери

Вспыхнул ореолом золотистым,

И ушла, изображая зверя,

Указуя вверх хвостом пушистым.

Кому судьбой назначены свершения,

Что имя сохранят его в веках,

Он, как и все, не убежит от тления,

И Вечностью оставлен в дураках.

Но он, должно быть, чувствует острее,

Как, в сущности, успех его убог.

Как жалок тот, кто выиграл в лотерею,

А выигрыш использовать не смог.

И если он при жизни возвеличен,

Такой не позавидуешь судьбе —

Для всех он, точно камень, безразличен.

Несчастный – просто памятник себе.

И не потомки, а родные дети

Упорно не хватают с неба звёзд,

Зато шумят, и надо жить на свете.

А делать что? Вот в том-то и вопрос!

Ужасный Дракон, что во мне обитает,

По счастью, лишён чешуи и огня.

А были бы зубы – да кто его знает! —

Он первым сожрал бы меня.

А так я хожу между вами, как будто

Похожий на всех, но обидно до слёз:

Приходиться быть начеку поминутно —

То лапу покажет, то высунет нос.

И людям не слышно, как он ежечасно,

Шипит у меня в раскалённом мозгу:

«В них тоже драконы, дурашка несчастный!»

Не верю, но спать не могу.

В высокой башне из слоновой кости

Сидел я, всё мне было нипочём,

Ко мне поэты приходили в гости,

И мы всю ночь трындели о святом.

А где-то смерть с судьбой играла в кости,

И жизнь меня манила калачом,

Но говорил я всем соблазнам: «Бросьте,

Я в башне, я поэт, я ни при чём».

Калашниковы встали в ряд калашный,

И начали детишек убивать,

И я не выдержал, и я покинул башню,

Пытаясь не унять, так хоть понять:

Вот я один, я маленький, мне страшно,

Но вам на это с башни наплевать.

Увидел я закат цивилизации,

Каким-то чудом оставаясь жив.

Мир угасал с изяществом и грацией,

И был он удивительно красив.

Кого-то обвинить хотелось мне,

Но не было бомбёжек авиации,

В последней схватке не сходились нации,

Мир умирал, как наркоман во сне.

Последних уток плавное скольжение