Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

В сияющей пустыне,
В чудовищной пустыне,
В немыслимой пустыне,
В просторной вышине
Я пребываю ныне,
Я плаваю в пучине,
И быть свободным ныне
Безмерно сладко мне.

Однако щель прищура —
Как камера-обскура:
Смотрю сквозь щель прищура
Туда, в простор песка:
Фигура за фигурой
Бредут чредой понурой
(Фигура за фигурой
Во глубине зрачка).

Там, в пламенной юдоли,
Бредут, не зная воли,
Вовек не зная воли,
Приняв ярмо судьбы —
Рабы стыда и боли,
Невыразимой боли,
Невыносимой боли —
Бредут, склонивши лбы.

Устало, изнуренно,
Согбенно, изнуренно,
Бессильно, изнуренно
Бредут по одному:
Невольничья колонна
На фоне небосклона
Плетется отчужденно
На горизонт, во тьму.

Унижены и кротки,
Рабы страшатся плетки,
И каждый взмах короткий
Рождает боль во мне.
Удар! Звенят колодки,
Хрипят и стонут глотки,
Протяжный стон из глотки
Чуть слышен в тишине.

Под плеткой сердце стынет:
Ударит, опрокинет,
Из плоти душу вынет.
Всесилен только страх,—
Покуда боль не минет:
Ее душа отринет
И наконец покинет
Пустыни скорбный прах.

И от земли, от тленья,
От горестного тленья,
От мерзостного тленья
Отторгнуться спеша,—
В блаженные селенья,
Легко, без промедленья,
В блаженные селенья
Возносится душа.

Ожог — и вот, в пустыне,
В чудовищной пустыне,
В сияющей пустыне
Пылинкой легкой мчу:
Я здесь покинут ныне,
Я плаваю в пучине,
И быть свободным ныне —
Вот все, чего хочу.

О смерть, лишь ты осталась,
Чтоб исцелить усталость,
Уврачевать усталость
Мою в последнем сне:
Исполни эту малость,
Яви к живому жалость,
И пусть наступит алость
На смену белизне.

Однообразно…
И облик мира давит, словно груз…
Цвет радости все так же ало-красный…
Все так же в светотени тонет грусть…

Жизнь! — в том же теле все та же извечная мания…
И элегичность все та же в звучаньях печали…
И неизменные замерших гор очертания,
Где, словно радуга, слезы зимы заблистали…
То же дыханье тоски, напоенное ядом…
Ночь неизменная присно, и вечно, и ныне…
Черная бездна, все так же разверстая рядом,
Скорбь, что застыла в душе — неоглядной пустыне…
Память, бредущая той же глухою тропою…
Ночью и днем плач источника около дома…
То же окошко раскрыто, и в нем предо мною
Тот же простор окоема…
Перед глазами все та же картина…
Тот же пейзаж, и все так же молчание длится…
И неизменная роз неизменных куртина…
Тот же восход, и все так же поющая птица…
И неизменно улыбка исполнена той же печалью…
В глади зеркальной лицо отразилось привычно…
И над безжизненной далью
Тот же закат, что обычно…
В голосе моря, в привычном гуденье прибоя
Слышен о жизни и смерти извечный рассказ…
Вечное то же кладбище под вечной луною…
Жизнь, что не прожита нами, все теплится в нас…
Штилем объятое море привычно застыло…
Люди все так же теряют себя в Алентежо…
Время, что в нас погрузилось, проснуться забыло…
В нас неизменно все то же, и мы неизменно все те же!

Все, что на свете красками блистало
И что прекрасным на земле слывет,
Померкло вмиг, едва тебя не стало.

Благословен вовеки твой приход,
Такой недолгий, в этот мир суровый!
С тобой расцвел лазурью небосвод,

Ты одарила мир душою новой,
Ты форму придала ему и цвет,
И стала жизнь твоя его основой.

Теперь, когда тебя навеки нет,
Мир в прежнее вернулся состоянье,
Он стал пустыней, в нем померкнул свет.

В природе холод, мрак и умиранье,
Навек оцепенели дом и сад
И погрузились в черное молчанье.

Смотрю в окно: встречает зиму взгляд,
И под луной нагих деревьев тени,
Как будто души, вверженные в ад.

Плывут из мрака зыбкие виденья,
Неявно, смутно сходные с тобой,
Что милосердно в час ночного бденья

Творимы сострадательною тьмой.
Я жду: быть может, облик твой рассветный
Появится, как солнце, предо мной.

Но вижу свет угрюмый, неприветный,
Неясность, зыбкость — в ней я обречен
Тебя искать в надежде безответной.

Тревожит тишину мой скорбный стон
И в пустоте опять к тебе взывает.
Как бог жесток! Мольбам не внемлет он

И каменные уши закрывает.
Но вновь и вновь в бездонной тишине
Тоскующий мой голос оживает.

Кричу тебя! Но нет ответа мне.
(Стал этот мир бездушней истукана.)
В нем нет тебя! И в самой глубине

Моей души разлука — словно рана.
Твой образ, что ищу все время я,
Разлука скрыла за стеной тумана.

Разлука — это сущность бытия.
Пласты земли пробив неукротимо,
О ней звенит источника струя.

Кто этот сад оглохший ввергнул в зиму?
Кто пламя в очаге убил золой?
Кто жизнь наполнил скорбью нестерпимой?

Все, все разлука! Радости былой
Не ведать мне, не видеть в ослепленье
Крыл ангельских на тверди голубой!

Разлука — солнца яростное жженье,
Разлука — эта тусклая луна.
Вся жизнь моя разлукою полна,
Она — мой дом, мои стихотворенья.

Кто я такой? Я — облик, превращенный
Печалью в облако на солнечном закате…

Я — брат печали, брат родной теней
Деревьев, что, от ветра обезумев,
Танцуют хороводом под луной.

Я — брат печали. Потому скитаюсь
По этим обезлюдевшим горам,
Когда трезвучья сумерек пустынных
Золотозвонными колоколами
Как будто вызывают вновь из мрака
Виденья, тени, призраки былого…

Я под луной среди лесов сосновых
Брожу один, когда зефир, проснувшись,
Свои крыла прохладные расправит,
И в шуме темных листьев слышу смутный
Печальный ропот голосов
И сумеречный ритм стихов чеканных —
То братья строк, которые слагаю
Я в миг божественный, когда навек
Мне сердце наполняет бесконечность
Неясной дивной грусти, порожденной
В немыслимых глубинах ночи.

Грусть детства! В ней неведомая тайна
Зари желаний, облаченной дымкой
Загадочной, в которой вдруг всплывают
То лики ангелов, то лица женщин,
То зыбкие, неясные обличья,
И тают вновь в таинственном томленье…

Я — брат печали. Оттого я в братстве
С деревьями, мне внятен их язык,
Весною смех цветов я слышу,
Но ликование деревьев, приникая
К моей печали, вянет и желтеет
И опадает жухлою листвой…