Юлия Мамочева - Инсектариум

Мысли,
твоей бесстрастностью
в мюсли высушенные,
Заливаю млечностью кажущейся невиновности.
Выслушай!..
Ради вечного — просто выслушай:
Как признание первое,
как последние новости.

Выслушай — голос безумный глухого гетто,
Звонко горящий — тем, что с горя осип:
«Коли ты — Кай омертвелый, я стану — Гердой:
Верною Гердой, какая тебя воскресит».

Всё это было сном. Только сном.
Все мы бываем с Ним, когда уснём.
Его зовут Красотой, и Он — как дым:
Сгустившись, вроде бы — плоть. Рассеясь — мним.

Это — моя Красота. Сути — суть.
Чтобы увидеть Его — надо уснуть.
Образы — на вечерок. Вечны — образа.
Счастье, иди ко мне: я закрыл глаза.

Откуда слепая слезливость?
Откуда —
У той, что безжалостно злилась
На жалких?
Не ты ль нутряному Христу своему —
Иуда,
Коль ходишь по клятвушке, данной ему, —
В служанках?

В служанках тобою целованных уст,
Царица,
Крученых словес первородную густь
Скручинив?
Коль мыслишь о том лишь, как в ладан волос бы
Зарыться:
О, в ладан волос его — парой ладоней
Чинных…

Ты эти ладони сложи на груди
Горячей,
Но тело живое во гроб погоди —
До смерти.
Ты, главное, помни: слабее прозревших —
Зрячий,
А всполохи счастья во мгле — милей,
Чем при свете.

Ты длани согрей биеньем сердечка
Ломаным,
Чтоб линии жизни — что реченьки
В половодье.
Кто Богом целован — не зваться тому
Нецелованным;
А кто — тобою, тому не гулять
На свободе.

Кто Господом клялся — солгавши,
Себя порочит;
Кто — Господу, тот отреченьем — Его отринет.
Да здравствует радость по имени
Прочный Прочерк!
И Прошлое, в пыль облачившееся на витрине.

По новой клетке слоняюсь запертым тигром,
Воскресшей тоскою немыми кругами ведом.
Я так привык по чужим просыпаться квартирам,
Что тело — и то мне теперь не родной дом.

В окне заточён, пьёт рассвет, со стыда розовея
И солнечным кадыком по глазам снуя,
Горючую кровь мою. Щель меж «не Ты» и «не Я»
Растущею ширью стремится к числу зверя
Миль, милый. Как линия счастья — к правде нуля:

Брожу в полумгле, завернувшись во влажную горесть
Чужой простыни, — чуть тревожа паркетную гладь.
А внутренний голос — певучий, как твой голос,
В пустой голове голым гулом горазд гулять.
Ты звал меня девочкою — не умей разлюблять;
Почти отрываясь от пола — маячу, сгорбясь.

Солёные губы упруги, что мякоть сельди;
Жевать их чревато ложью: не ты ль со мной?
Не ты. Наяву — сегодняшние соседи
Спросонья дуэтом любви шелестят за стеной.

Сквозь кротость картонную — шёпот подруги детства
С мужским в унисон — трёпом трепетным. Глохну в труп.
Вновь тропкою треб-то — кругами. Куда бы деться
От красного послевкусья
твоих
губ?..

Выветрил, выкровил, выкрал — кто
свет из тебя твой,
Вытравив, вырвав Тебя из тебя,
как лишь Веру из тел?
Бродит по контурам смутным житья —
слепо-безумный вопль
Глаз моих, не привыкающих к темноте.

Выдохом угольно-кислым
твою обезглавив свечу,
Сумрак-то, жирный да сурьмяной, очи рябые мне выел.
Пламени семя он и сглотнул — почва грядущих чуд.
Не подневольная ль слепота — ровня параличу:
Будут ли всходы — ярые, яровые?..

Выколдована, выкована на дольмене нам —
Мерлином самым из ворса бессмертного мерина —
Наша Любовь. Так что — намертво я намерена
Этим клинком в камне сердца сидеть у Него;

Крепко сидеть — попробуй, мол, паразита вынь
(Мерин в миру не сивым был, но Сизифовым).
К морю свезли Несчастного в этой связи-то вы —
С глаз я да с возу — долой, а из сердца — не вон!..

Вправду — не вон. Но гремлю над Невою — в о ями,
Пренебрегая Верой и уговорами.
Вдруг позабыл меня, встретив другую не вовремя,
Мытарь, чей путь ко мне прытью магии ткан?..

Вас Он оставит с носом: с морем и скалами.
Сам же — по зову сердечному; эх, не искали бы!..

Вырвет из камня бьющегося — Эскалибур
Только Король — отжелавших своё могикан.

Нужно ли нежной правде твоё ратованье
Жгуче-обсценной ценою финальных сцен?
Вспомни, я прежде царила в глухой раковине
Тем властелином, чей крошечный мир — всецел.

В крепости панциря
липкой взмокала испариною,
Словно бы солнцем охваченный Коктебель, —
Всякий раз, о настырный мой, как тебе
Только стоило пальцем
чуть тронуть спаянные

Створки дома спасительного моего.
Вспомни: с натуги трещал ты старою виселицей,
Вымолить силясь наружу меня. И вот
Как-то однажды я не смогла не высунуться.

Голою головою в кислотный свет
Кинулась-окунулась, клятвами выманена.
Вспомни: я сделалась пешкой в твоей… Москве,
Первою буквой во славном твоем имени;

Ты же, свой в доску, — изъятой доскою изгороди,
Щелью, в какие от милых миров бегут, —
Стал мне. О, вспомни желчь исступлённых исповедей,
Рвавшихся в губы твои из моих губ!..

Вспомни (каждую чёрточку нынче выпишу я),
Чёрт, на которого, думала, — не намолюсь:
Как разлюбил ты в ладони твои выползшую
Душу, бесстыже-бескожую, как моллюск.

Вспомни: а после швырнул её дланью жилистою
В бражный котёл — мол, блажи не блажи — сварю; —

Ты, наделивший бесценную правду — лживостью
Сцены, обсценно ратуя за свою.

Всем разл ю бленным август — скученно-скучен.
Нам бы — да вскачь! — февралям отдаться трескучим
Или хотя б, из родимых вырвавшись Купчин,
Сонмом слететься в осень сусальных Сенных!..

В том, за кого бы я — хоть на костёр, хоть замуж,
Сдулась любовь в умерщвлённых хотений залежь.
Тризну по ней оттрезвонивши, знай терзаешь,
Вёсностью снов вознося до небес седьмых.

Там, под твоею обложкой, как в томе… Донцовой:
Пусто. А с виду — по-прежнему ты образцовый.
Я зеркалами раскл о нена в сто истцов, и,
Кажется, выйду верней из игры, чем на бис.

Обестебянившись, алчу — лишь не бояться
Сплетен да чужеротного интригопрядства.
Бога в судьи б тебе, проповедник влюблядства,
Тяжкого непременностью разлюбийств.