Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

* * *

«Все кругом–избранники, но им
«тоже когда–нибудь вынесут
«приговор».
Альбер Камю, «Посторонний»

От клятв неумелых устав,
Я плюну в кортеж катафалков.
Мне ваш монастырский устав
Неблизок и приторно жалок.

И, видно, мне в храме ином
Давно уготованы сходни.
Я к вам не причастен вином
И хлебом от плоти Господней.

Я — смертник, увы, но не суть
В бледнеющей плахе рассвета.
Пускай же меня вознесут
Хотя бы лишь только за это.

Но небо пустует. И дни
Уже сочтены, и не нами.
А вздохи проклятьям сродни,
И полнятся сны именами.

И лишний для всех я. Не цокают благозвучно копыта.
Моё, опустевши, лицо
Для оспенных струпьев открыто.

Пролистан и брошен Камю.
И мается маятник мерно.
И всё так и нужно, наверно.
Так нужно. Вот только кому?

27 марта 1989 г.

* * *

Безумье сумраком одело
В припадке судорог рассудок.
А тени, покидая тело,
Скользили в область пересудов.

Всё мне казалось так некстати,
И в окнах день распался вяло,
И гладь расстеленной кровати
Меня совсем не вдохновляла.

Там вились скатерти, но соты
Медовой сытостью не звали,
Ну что ты, спешная, ну что ты,
Ты мной насытишься едва ли.

Губами чуя привкус жести,
Мы знаем: рамки стали жёстче.
Причины оставаться вместе
Теперь найти гораздо проще.

1989

* * *

Что я хочу?
Уйти от пересказа
Чужих молитв
И верить самому.
И раствориться в недрах…
Но всё тщетно
Бьёт в висок
Песком былого света
Прозрение;
На россыпях обид
Влачит убогий день
Свой краткий шанс —
Предчувствие кончины,
Ему претит
Заката траурный кортеж…

7 февраля 1989 г.

* * *

Что за закрытыми дверьми
Вполголоса таится?
Ну что ж, корми меня, корми
Догадкой–небылицей.

Ну что ж, мани меня, мани,
А после мерзлотою
Обдай бессонные огни…
Да, впрочем, Бог с тобою!

Не лги, не лги, в последний раз
Мы вместе. Рифмы бредят.
Оставь, не нужно ломких фраз,
Молчи, моя миледи!

Когда–нибудь не я, так он
В хмельном чаду полночья
Развеет миф тугих корон,
А после — многоточье…

Пока мы кружим, пусть не в такт,
Не ощущая веса.
Ах, я опять сказал не так?
Прости, моя принцесса!

И не шепчи, что мир для нас, —
Пойми как это глупо.
Пойми, что мы в последний раз,
И в танце кружат трупы!

Всё как во сне. И все правы
Без оправданий сажи.
И только мечутся ряды
Пустых замочных скважин…

20 января 1989 г.

* * *

К нам входят неумелые мишени
И тянутся в гостиной на софе.
Мы любим торопливые сожженья
И обожаем аутодафе.

Они прекрасно знают, что нам надо,
И плавно у торшера гасят свет.
И пьют коньяк с бокалом лимонада,
Закусывая пригоршней конфет.

Они толкуют весело и пьяно,
Но приторно упрямы в мелочах;
И требуют игры на фортепьяно,
И слушают гитару при свечах.

Но это нам финала не испортит,
Мы подождём наивный полузнак…
Окурки тонут в разомлевшем торте
Шипящим кремом долговязых благ.

4 апреля 1989 г.

* * *
Вчера был пьян. Какая чепуха!
Окно распахнуто, и я блюю на звёзды —
Вот чистый вкус. Укутана в меха,
Плывёт луна в весьма занятной позе,
Раздвинув врозь колени ли, лучи, —
Прости, родная, я внезапно занят;
Вот посмотри, опять разруха грянет
И оросит стенные кирпичи.
А позади потресканный Шопен
Неспешно повествует в хрип эфира.
Всё упрощая, музыка из вен
Готова литься. Дом времён ампира
Корит неслышно мой бухой порыв.
Он наш сосед — усталый и ворчливый.
Я помню: вместе в детстве ели сливы,
А вот теперь насупился, притих
И созерцает масс глухие всплески.
Мне грустно, но как будто по себе.
Мой силуэт, бесстыдно офицерский,
Ритмично пляшет в замкнутом окне.

08.11.89
Смутное время

Усоп наместник Бога на земле.
На трупе шапочка легла неловко.
Гремят соборы. Зычная торговка
Дерёт с сограждан в аховой цене.
А в акведуке римском нет воды —
Их управдом десятый век в запое.
И в этом есть какое–то простое
Желанье выйти с вечностью на «ты».
Конклав смущён. Да, папу в кардиналах
Искать не сладко, даже мудрено.
Монахи пьют церковное вино —
Их тешить инквизиция устала.
И в Колизее спешно жгут досье.
Да, шутка ли? — брак в судопроизводстве!
Доносчикам, в почтительном юродстве,
Раздали по коробке монпасье.
Вот результат — уже масонов ложи
Затеяли вселенский кавардак.
Ну, не со зла, наверное, положим,
Скорей всего от скуки, просто так.
Ужели воля Божья подкачала?
Vox populi — vox Dei — что за бред.
Вот папа даст безбрачия обет
И всё вернёт на прежние начала…

* * *

Высоцкого я с водкой намешал;
И пил и слушал в едком упоеньи
Его хрипящий истово кадык.
Но кто–то за спиною нам мешал
Сполна предаться питию и пенью.
Но мне ль роптать? Ведь я уже привык
Мириться с неудобством взгляда в спину.
На тряпице безделия постель,
И в ней почил мой херувим. Разврата
Не вынес, бедный. Захирел и сгинул.
А музы, напомадясь, на панель
Ушли. Пегас заржал угрюмо матом.
А за окном, всё нарастая, выл
Сирен огней сиреневых шакал,
И плыли звёзды запахом женьшеня,
Не убывал ревущей стаи пыл,
И с репродукции стенной Шагал
Тренировал моё воображенье.

9 февраля 1989 г.

* * *

Не можем мы никак освободиться
От плена струн и магии смычка,
А звука разнопряная корица
Осыпалась. От тонкого клочка
Бумаги разлинованной воспряла.
Так снимем шляпы, сбросим одеяла —
Не время богохульствовать и спать!
Ах, впрочем, нам мучительны «Ла Скалы»
И как–то больше по сердцу вокзалы,
Милей виолончелей — рёв гудков.
От перетрелей флейт разит зевотой,
И ближе трупной партии фагота
Нам сочный запах собственных носков.

3 апреля 1989 г.

* * *

Эта жизнь — суета. Пусть на нас сэкономят патроны.
От сапёрных лопаток уже не болит голова.
Алый флаг растоптать, но дерьмо, расползаясь по тронам,
Будет снова трепать кровяные свои жернова.

Это место — притон, так не стоит менять декораций.
Нет фанфар, и при том наш суфлёр, как индюк, пропотел.
Только Гамлет вскричал — «Эй, послушай, любезный Горацио,
Что за старая блажь выводить мудрецов на расстрел?»