Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

Нам не нужно свободы — она, как публичная девка,
Так доступна для всех, только плата уж не по плечу.
Питекантропов рожи застыли у верного древка,
Им за нас стопку водки нальют, ну а прочее — чушь.

1989

* * *

А кто–то, стукнув дверью, выйдет вон,
Не распростившись, не сказав спасибо,
И махом перережет телефон,
Ну ладно, хоть не горло. Встанет либо
Из–за стола. Или шмыгнёт в постель,
И скажет: «Пас», когда игра в разгаре,
И настрочит убогий пасквиль–хмель,
Подагрою ужа — занозной твари.
И всхлипнет свет в его чужом окне,
И за столом его иссякнет ужин,
И кожицею тень по всей длине
Стены сукровится свекольной лужей.
И будет прерван наш триумвират,
Где третий умер и слова в рассрочку.
Подарит мне сорочку, как подстрочник,
Перед отъездом мой любезный брат.

11 марта 1989 г.

* * *

Тело топнет вязко
В твоём халате…
Отчего развязка
Всегда некстати?
Отчего так: раз, и
Пришла обида,
Почему нюансы
Ушли из вида?
Где–то блещут Альпы
Чинно–жутки,
И срывают скальпы
Чингачгуки,
И лакают виски,
Носят блузки,
И берут сосиски
Без нагрузки.
А у нас в России
Всё без экзотик,
Мы давно сносили
Японский зонтик.
И до самых пенсий
Сидим в сортире,
Распеваем песни —
Три–четыре.

5 марта 1989 г.

Прощай, оружие

Я ни на йоту не подвинусь
В лизольном мареве палат.
Что за почётная повинность? —
Ведь я ни в чём не виноват!

И распластавшись, аж сам блея,
Ужом ползу из–под неё.
Ужо мне ваша ассамблея!
Я не сменю исподнеё.

На эшафот, убойно, боров
Взведён без шляпы ль, без плаща ли.
Клешнями рекрутских наборов
Меня любезно всхолощали.

Что стоит переждать снаружи,
Чтоб укатил вагон телячий?
Прощай, немытое оружье!
Уплачено. Не надо сдачи.

22 апреля 1989 г.
* * *

Сказать по правде, мне ли быть фанатом,
Есть маленькие прелести во всём.
Земля кругла, и каждый божий атом
Себе под нос бормочет о своём.

Дурной сквозняк, облезлый подоконник —
Нет лучше мест для философских вирш.
И я — бухой заведомый поклонник
Всего того, что ты мне говоришь.

А хочешь, я дарю тебе канцону,
Ты мне — сонет. Вот духа лабиринт!
И гений наш скандально–невесомый
Над сочной плотью гулко воспарит.

Пусть в голове, как в улье опустелом, —
Ни то, ни сё. Проклятый алкоголь.
Излечим души, ну, а после телом
Заняться можно, между делом, что ль.

8 сентября 1989 г.
* * *

Я устал от тебя, ты уйди.
Знаешь, хочется побыть одному.
Всё закончилось, и на полпути
Я тебя уже никак не верну.

У нас разные с тобой поезда,
И, поверь, не стоит трогать стоп–кран.
Пусть летят в окошках мутных леса
В разноветрии озябших полян.

Видно, нет у нас иного пути,
Как расстаться без обид и без сцен.
Видно, не было меж нами любви;
Ну, а если просто так, то зачем?

Без того на свете столько лгунов,
Так не будем умножать их число.
Если было что у нас, кроме слов,
Так за тем давно следы замело.

7 января 1989 г.
* * *

Я спокоен — что толку упрямиться,
Рифмострочья упорно стеречь?
Ждёт, любя, меня мёрзлая ямица
Или в кафеле траурном печь.
А стихи? Ну, а что с ними станется? —
Отпоёт меня скромно родня
И бумаги полночное таинство
Распахнёт в суесветии дня.
Полистят, после пола мытья,
Червоточинки точек- задир,
Грусно хмыкнут — мол, галиматья,
И снесут полунежно в сортир.
И, присыпан земельной крупицей,
Я все связи с землёй порублю,
А с сожительниц и сослуживцев
На поминки возьмут по рублю.

25 февраля 1989 г.
* * *

Как вы таинственны и свежи,
Какой пьянящий аромат!
Проходят годы — вы всё те же —
Безмолвной грусти полный взгляд.

Поверьте, в редкие мгновенья
Я с удивленьем поражён:
Невольный жест, одно движенье —
И я томительно влюблён!

Но сброшен занавес иллюзий,
Безумный миг — безмерно мал;
Исправно отдаваясь музе,
Иду искать свой идеал.

В глубинах неги первозданной
Как я желал бы вас любить,
Но слабый бред самообмана
Не станет явь… Но может быть?

1989
* * *

Пустого внимания мину
Смахните устало с лица.
В пылающей бездне камина
Растаяли наши сердца…

За плотною тканью гардины
Разлит полумрак, полусон.
И веют чужие мотивы,
Поющие вам в унисон.

В безропотных недрах пространства
Изнежьтесь до боли в костях
И росчерк изящного танца
Оставьте в его полостях.

Когда же придёт искушенье
Изведать щемящую грусть,
Я к вам неопознанной тенью
Нежданно, незванно вернусь!

23 декабря 1989 г.
Пасхальное

Врозь локоны и локти. Прогрызём
Диктат цепей. Скользя поодиночке,
Вглубь — семь локтей. Дубовые сорочки
Ласкает благодарный чернозём.
Евангелья распахнут монолит.
Там танец снов о полночи весенней,
И таинство былого вознесенья
Немое эхо гулко возродит.
А поутру наглаженный народ
Хромает к храмам штукатурных ликов,
Ликуя бранно, трётся губ клубника
И образа лобзает в полный рот.
Един для всех. Навязчиво пусты
Движенья ряс и переливы пенья.
А луч увяз безмерьем преломленья
В условностях проекций на холсты.
Плоть идола под масляным мазком
Терзает зуд — недуг такой неловкий,
А Бог разут в скандальной потасовке
И шлёпает по лужам босиком.
* * *

Что стоят все великие идеи?
У истины есть твёрдая цена.
Ведь стольким за неё сломали шеи
И стольких заклеймили имена.

Довольны компромисса дешевизной,
Мы следуем исхоженной тропой
И топчем обветшалый коврик жизни,
Опрятно окаймлённый пустотой.

Но это стоит, если на мгновенье
В глубинах литургического сна
Пробудится частица вдохновенья,
Надежд безумство, свежести весна!

1987

* * *

Вглядись в тесноту своих сомкнутых век —
Что кроют безликие блики?
Судьбы предначертанной строгий разбег
Иль хаос безумный и дикий?

Не плачь, я же знаю — дни света близки,
И тлеет огонь предвкушений,
И давит неведомой силой виски,
Пульсируя кровью знамений.

Но снова кирпич, обветшалый подвал;
И вновь провиденья измена.
О, сколько я раз сам себя предавал!
К чему же дешёвые сцены?