Олег Юрьев - Стихи и хоры последнего времени

Здравствуй, коробочка рейнской сожженной зимы!..

Птица-воробушка не выбегает из тьмы,
Страшная птица-воробушка пулей тебя стережет,
Ходит по кругу, косо глядит, клю́ет снежок-творожок,
Правое, левое выворачивая плечо.

Паяна-клеена крыжечка и зáлита чем-то еще,
Паяна-клеена, чем-то еще залитá,
Но трогать не велено… да какие уж там золота?

Раз мне дозволили: что уж там, нá, посмотри .

Полупрозрачные лица смутно ходили внутри,
Сыро и смутно светилась полупрозрачная тьма.

Хватит, – буркнула птица. – Не то скосопыришь с ума!

бродский тучный – за тучей в засаде —
сеет перхоть на волглый карниз

обезьянка поет в зоосаде
каучуковым личиком вниз

в протекающих круглых галошах
пляшет чертом жираф по двору

сыплет солнечный мелкий горошек
аронзон в золотую дыру

лиска крутит по клетке колена
будто заяц она или бес

ну а вы – что вы шлете нам лена
из высоких и черных небес

Горит воздушная вода
В ночных фонариках летучих:
Они туда, они сюда,
Пока не пыхнут в низких тучах
И не исчезнут без следа.

Мы вышли рано, на заре:
Вода воздушная горела
Пунктирной сетью на горе,
Луна, как плоский глаз мингрела,
Не освещала и не грела,
И море пело на заре.
О чем, скажи мне, море пело?
Об августе? о январе?

О январе.

Уже все умерли, как оглядеться…
Пред кем гордиться тебе, гордец?
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?

Лежат навалены, в коротких юпочках,
И стынут волосы на голых бутылках ног.
Перья веют на шлемах разрубленных,
Вóроны щиплют лавровый венок.
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?
Лишь запах трупный, куда ему деться,
И конь великий, молодец!

Лежат навалены, все смертью спешены,
Лишь ты – и конь, сирота-горбунок!
И перья веют на шлемах разрубленных,
И вóроны щиплют лавровый венок.
И все уже умерли, и чем тут гордиться?
Один остался ты, молодец!
Где голос трубный? где грандецца?
Где сокрушение сердец?

Сойти придется всем – а мне скорее, чем многим, —
По льдом оглýшенным мосткам четвероногим
В ночную лодочку, что снегом всклень полна
И ледяной луной, но, кажется, без дна.

Брести придется всем – и мне не хуже прочих —
По речке ледяной, средь рыб чернорабочих,
Глазами лупающих в сорной темноте.
И звезды в высоте, но, кажется, не те.

Кто ты, товарищ бессонный, ночной,
вздыбленный дым у стены зоопарка?
Кто ты, на полой подушке свечной
льнущая к стеклам ночная товарка?

– Липа и дуб потрясают мошной,
но не собрать им на прощанье подарка.

Кто ты, бессонная тень за углом,
тенью на полой простынке, на белой?
Кто ты, засвеченный снег за стеклом
комнаты круглой, заиндевелой?

– Спит человек за наклонным столом —
без липовых рваных и без жёлуди прелой.

Кто-то на росстанях машет рукой,
кто-то вопит над трехцветной рекой,
прижав треугольные ушки,
кто-то пылит в заголенном окне,
кто-то выбрасывает во сне
полушки из-под подушки.

– Липа и дуб подставляют мошны.
– Кто-то влетает во тьму, как в ножны.

Что ты, бессонная совка-сова,
что ты на росстанях ухаешь адом?
Чьи ты в ночи повторяешь слова,
девка-сорочица над зоосадом?

– Тьма и река различимы едва,
шопот и шорох осыпаются рядом.

Что ты, бессонный, во сне увидал,
что ты сквозь сон услыхал, непробудный?
Долго ли свет твой в окне увядал?
Горько ли гаркал твой филин простудный?

– Встал человек, и простился, удал,
с совкой бессонной и сорочицей чудной.

Что-то на росстанях крутится тьма,
что-то летит через реку чума,
чтобы спрятаться в дубе и липе.
Что-то вопит над зверинца стеной —
голос свободный, прощальный, родной —
пенье воронье, вóпленье выпи.

– Белая птица летит в колесе.
– Все ли простились? Нет, как будто не все.

Когда природе опостылим
И станем пыль, и станем тлен,
Взойдем, как Жилин и Костылин,
К чечену ласковому в плен.

Кавказ, России остров адский
С чертями в пыльных газырях… —
Крест офицерский, крест солдатский
И мизер в пятых козырях.

Ветер с моря жмет затылок
В шапке черной ко столу.
Рой летучий искр застылых
Рассевается во мглу.

Ой тумане, что туманишь?
– Фыркнул конь, как пьяный еж —
Не обманешь, не подманишь,
Не подманишь, не убьешь.

– Я, туман, тебя туманю,
Сизопер, красноочит…
…Над невидимой Таманью
Птица серая кричит.

– Бабушка, бабушка в чепчике белом,
Чтó шепчете вы тре шарман?
– Цыц, шалопутный! Я занята делом:
Диктую, диктую роман!

– Бабушка, бабушка, зачем ваша челюсть
Зубами торчит изо рта?
– Раб нерадивый построил не целясь,
Каретник Базиль, простота!

– Бабушка, бабушка, не спрыгнёт ли на столик
С вашей щеки паучок?
– Тише, дурак… доведет же до колик…
Тоже нашелся внучок!

Сто тысяч вырванных ноздрей
Плывут по Яику, как цвет весенний.
Тулупчик заячий все мездрей.
Гаврила Романыч все вдохновенней.

Кумысный жалостный алкоголь
В крови щекотится, в горле прыгает…
Глядит сощурясь на глаголь,
Где пугачевец ногами дрыгает.

Порскнет дрофка над хазарским шляхом.
Гавкнет перемотанный бердан…
Солнце жарит по чумацким ряхам,
Пáрит по поповским бородам.