Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

Un soir calme et rêveur soufflait légèrement.
Un rayon lumineux descendait de la lune.
Les étoiles brillaient encor si faiblement,
Qu'il semblait qu'un doux vent dût éteindre chacune.

La rivière brillait comme de l'acier froid
Et les sapins semblaient étranges, fantastiques.
Les roseaux murmuraient d'une plaintive voix,
Sur la rive sablée un chant mélancolique.

Deux ombres s'étreignaient d'un pâle embrassement;
Chacune désirait s oublier près de l'autre,
Croyant que le bonheur préserve des tourments;
Pensant aimer, ayant un cœur semblable au nôtre.

От последней улыбки луча
На горах засветилася нега,
И родились, блестя и журча,
Два ключа из нагорного снега.

И, сбегая с вершины горы,
Обнимаясь в восторге едином,
Устремились в иные миры,
К отдаленным лугам и долинам.

И в один сочеталися ключ,
Он бежал, прорезая узоры.
Но от мрака разгневанных туч
Затуманились хмурые горы.

И последняя ласка луча
Потонула в туманной печали.
И холодные капли ключа
На остывшую землю упали.

D'un dernier rayon la lueur souriante
Alluma les monts de langueur.
La neige se fondit en deux sources bruyantes,
Qui descendirent des hauteurs,

En se précipitant du haut de la montagne
Dans un même ravissement,
Ensemble recherchant la lointaine campagne,
Les prés éloignés et les champs.

Elles ne firent plus qu'une source joyeuse,
Qui courut alors à son gré.
Mais la nuit obscurcit la plaine radieuse,
Couvrit les monts enténébrés.

Du dernier rayon la lueur souriante
Se noya dans le brouillard gris.
La source se glaçant en gouttes transparentes,
Tomba sur le sol refroidi.

Как пена морская, на миг возникая,
Погибнет, сверкая, растает дождем. —
Мы дети мгновенья, живем для стремленья,
И в море забвенья могилу найдем.

Зачем ежечасно, волнуясь напрасно,
Стремимся мы страстно к обманной мечте?
Зачем мы рыдаем, скользим и блистаем,
И вновь пропадаем в немой пустоте?

О жизни волненье! Блаженство, мученье!
Печаль и сомненье! Как жалко мне вас!
Бежать бы мне вечно, дышать бесконечно,
Светиться беспечно в полуденный час!

L'écume de la mer, naissant pour un moment,
Périt étincelante et disparaît dans l'onde.
Comme elle, nous aussi, nous vivons brillamment,
Mais toujours dans l'oubli se finit tout au monde.

À toute heure pourquoi nous agiter en vain,
Et nous bercer toujours d'illusions trompeuses?
Pourquoi briller, glisser, pleurer sur son destin,
Et de nouveau plonger dans la nuit ténébreuse?

Ô doutes, ô chagrins! Bonheur, joie et tourments!
Que vous êtes à plaindre, émotions troublantes!
Ah! respirer, courir, luire éternellement
A l'heure de midi brillante, insouciante!

Я устал от нежных снов,
От восторгов этих цельных
Гармонических пиров
И напевов колыбельных.
Я хочу порвать лазурь
Успокоенных мечтаний.
Я хочу горящих зданий,
Я хочу кричащих бурь!

Упоение покоя —
Усыпление ума.
Пусть же вспыхнет море зноя,
Пусть же в сердце дрогнет тьма.
Я хочу иных бряцаний
Для моих иных пиров,
Я хочу кинжальных слов
И предсмертных восклицаний!

Le suis las des songes d'or,
Des tendresses de berceuse
Des harmonieux transports
De mes fêtes lumineuses!
Déchirant l'azur trop clair
De ces innocents délices
Je ne veux que des éclairs
Embrasant mes édifices.

Dédaignant les accalmies
Je noirai au fond de l'âme
Dans un Océan de flamme
Les ténèbres ennemies,
Et dans mes festins uniques
De nouveaux puissants accords
Uniront des cris de mort
Poignardants et magnifiques!

Полночь и свет знают свой час.
Полночь и свет радуют нас.
В сердце моем — призрачный свет.
В сердце моем — полночи нет.

Ветер и гром знают свой путь,
К лону земли смеют прильнуть.
В сердце моем буря мертва.
В сердце моем гаснут слова.

Вечно ли я буду рабом?
Мчитесь ко мне, буря и гром!
Сердце мое, гибни в огне!
Полночь и свет, будьте во мне!

La nuit, le jour savent leur temps,
Le jour, la nuit font notre joie,
Un jour trompeur luit m'éclairant,
La nuit n'assombrit pas ma voie.

L'orage et le vent, en rasant
Le sol, suivent leur route folle,
En moi l'orage se taisant
De mon cœur éteint les paroles.

Oh, serai-je esclave toujours?
Tempêtes! remplissez mon âme!
Et soyez en moi, nuit et jour!
Péris, ô mon cœur, dans les flammes!

Как испанец, ослепленный верой в Бога и любовью,
И своею ослепленный и чужою красной кровью,
Я хочу быть первым в мире, на земле и на воде,
Я хочу цветов багряных, мною созданных везде.

Я, родившийся в ущелье, под Сиэррою-Невадой,
Где лишь коршуны кричали за увесистой громадой,
Я хочу, чтоб мне открылись первобытные леса,
Чтобы заревом над Перу засветились небеса.

Меди, золота, бальзама, бриллиантов и рубинов,
Крови, брызнувшей из груди побежденных властелинов,
Ярких зарослей коралла, протянувшихся к лучу,
Мной отысканных пределов жарким сердцем я хочу.

И, стремясь от счастья к счастью, я пройду по океанам.
И в пустынях раскаленных я исчезну за туманом,
Чтобы с жадной быстротою аравийского коня
Всюду мчаться за врагами под багряной вспышкой дня.

И быть может, через годы, сосчитав свои владенья,
Я их сам же разбросаю, разгоню, как привиденья,
Но и в час переддремотный, между скал родимых вновь,
Я увижу солнце, солнце, солнце красное, как кровь.

Comme un Espagnol, aveuglé de sa foi en Dieu et en l'amour,
Ivre du sang rouge de soi-même et d'autrui,
Je veux être le premier au monde, sur terre, sur mer,
Je veux des fleurs pourpres, par moi créées, partout!

Moi, né dans les gorges, sous la Sierra-Nevada,
Où, seulement, criaient les milans derrière l'énormité des rocs,
Je veux que devant moi s'ouvrent les forêts vierges,
Qu'au-dessus du Pérou s'allument les cieux, de la rougeur des incendies!

Et de l'airain, de l'or, du baume, et des diamants et des rubis!
Du sang giclé hors des poitrines des potentats vaincus!
Et d'éclatantes pousses de corail vers la lumière qui s'étirent,
Et les seules limites par moi trouvées: d'un cœur ardent, je les veux!

Et peut-être, après les années, ayant compté mes domaines,
Je les éparpillerai moi-même, je les disperserai comme des fantômes!…
Mais à l'heure d'avant le sommeil, d'entre les rochers où je suis né, à nouveau
Je verrai le Soleil, le Soleil, le Soleil rouge comme le sang!

В глухие дни Бориса Годунова,
Во мгле российской пасмурной страны,
Толпы людей скиталися без крова,
И по ночам всходило две луны.

Два солнца по утрам светило с неба,
С свирепостью на дальний мир смотря.
И вопль протяжный: «Хлеба! Хлеба! Хлеба!»
Из тьмы лесов стремился на царя.

На улицах иссохшие скелеты
Щипали жадно чахлую траву,
Как скот, — озверены и неодеты,
И сны осуществлялись наяву.

Гроба, отяжелевшие от гнили,
Живым давали смрадный адский хлеб,
Во рту у мертвых сено находили,
И каждый дом был сумрачный вертеп.