Константин Бальмонт - Константин Бальмонт и поэзия французского языка/Konstantin Balmont et la poésie de langue française [билингва ru-fr]

От бурь и вихрей башни низвергались,
И небеса, таясь меж туч тройных,
Внезапно красным светом озарялись,
Являя битву воинств неземных.

Невиданные птицы прилетали,
Орлы царили с криком над Москвой,
На перекрестках, молча, старцы ждали,
Качая поседевшей головой.

Среди людей блуждали смерть и злоба,
Узрев комету, дрогнула земля.
И в эти дни Димитрий встал из гроба,
В Отрепьева свой дух переселя.

Aux jours obscurs de Boris Godounov,
Dans la brume du morne pays Russe
Des hordes erraient sans toit, —
Et dans les nuits, deux lunes montaient au ciel…

Deux soleils se tenaient aux cieux des matins,
Avec férocité couvant le monde qui dévale.
Et un glapissement prolongé: «Du pain! du pain! du pain!»
De la ténèbre des bois irruait jusqu'au Tsar.

Dans les rues, les êtres squelettiques
Broutaient avidement l'herbe maigre,
Brutes et nus, — comme un bétail.
Et les rêves s'accomplissaient en réalité.

Alourdis de pourriture, les cercueils
Aux vivants donnaient, fétide et infernale, une nourriture.
Entre les dents des morts l'on trouvait du foin!
Et devenait toute maison, un lugubre bouge…

Les tempêtes et leurs tournements abattaient les tours,
Et les cieux, dérobés de triples nues,
Transparaissaient soudain d'une rouge lueur
Et de batailles entre surnaturels guerriers!

Jamais vus, des oiseaux arrivaient.
Les aigles planèrent sur Moscou.
Aux carrefours, des vieillards, en silence, attendaient,
Qui hochaient leurs têtes chenues…

La Mort et la Haine rôdaient parmi l'humanité.
Et la Terre tressaillit de la vue d'une comète.
Et dans ces jours, Dmitri se leva de sa tombe
Pour incarner au corps d'Otrépiev, son esprit!

Я люблю далекий след — от весла,
Мне отрадно подойти — вплоть до зла,
И его не совершив — посмотреть,
Как костер, вдали, за мной — будет тлеть.

Если я в мечте поджог — города,
Пламя зарева со мной — навсегда.
О, мой брат! Поэт и царь — сжегший Рим!
Мы сжигаем, как и ты — и горим!

J'aime de mon aviron le sillon,
J'aime mon chemin fatal — jusqu au mal,
Jusqu'au mal inaccompli — où pâlit
Du bûcher le feu lointain — qui s'éteint.

Et je porte les reflets — et les flammes
Des pays que j'ai brûlés — en mon âme.
Chantre et Souverain Néron — ô mon frère!
Nous brûlons et nous mourons — incendiaires.

Можно жить с закрытыми глазами,
Не желая в мире ничего,
И навек проститься с небесами,
И понять, что все кругом мертво.

Можно жить, безмолвно холодея,
Не считая гаснущих минут,
Как живет осенний лес, редея,
Как мечты поблекшие живут.

Можно все заветное покинуть,
Можно все бесследно разлюбить.
Но нельзя к минувшему остынуть,
Но нельзя о прошлом позабыть!

On peut vivre en fermant sur son destin les yeux,
Sans aucun rêve et sans douce espérance;
L'on pourrait dire au ciel un éternel adieu,
Sentir de tout le néant, l'inconstance.

On peut vivre muet, se glaçant lentement,
Sans regretter le temps qui nous entraîne.
Les bois vivent ainsi, pour l'hiver s'endormant,
Les rêves vains, dont notre âme est si pleine.

Ce qui nous tient au cœur, nous pourrions l'en bannir,
On peut d'amour se passer dans la vie,
Mais on ne pourrait pas rayer un souvenir,
Et le passé, jamais on ne l'oublie!

И плыли они без конца, без конца,
Во мраке, но с жаждою света.
И ужас внезапный объял их сердца,
Когда дождалися ответа.

Огонь появился пред взорами их
В обрыве лазури туманной.
И был он прекрасен, и ровен, и тих,
Но ужас объял их нежданный.

Как тени слепые, закрывши глаза,
Сидели они, засыпая.
Хоть спали — не спали, им снилась гроза,
Глухая гроза и слепая.

Закрытые веки дрожали едва,
Но свет им был виден сквозь веки.
И вечность раздвинулась, грозно-мертва:
Все реки, безмолвные реки.

На лоне растущих чернеющих вод
Зажегся пожар беспредельный.
Но спящие призраки плыли вперед,
Дорогой прямой и бесцельной.

И каждый, как дремлющий дух мертвеца,
Качался в сверкающем дыме,
И плыли они без конца, без конца,
И путь свой свершили — слепыми.

Et ils naviguaient sans fin, sans fin
Dans la ténèbre, mais si avides de lumière…
Et une horreur soudaine envahit leurs cœurs
Quand ils eurent une Réponse!

Une flamme, à leurs regards apparut
Dans l'espace à pic de l'azur brumeux:
Elle était belle, égale, tranquille,
Mais ils étaient envahis de la terreur inattendue.

Comme des ombres aveugles, les yeux fermés,
Ils étaient assis et s'endormaient…
Ils dormaient sans dormir et rêvaient d'une tempête,
D'une sourde, d'une aveugle tempête.

Les paupières closes tremblaient а peine,
Mais la lumière leur était visible а travers les paupières.
Et l'éternité s'écarta, menaçante et morte:
Des rivières, des rivières en silence…

Dans le giron des eaux noirement grandissantes
Un incendie infini s'alluma.
Mais les fantômes endormis naviguaient de l'avant
Par une route droite et sans but.

Et chacun, comme l'esprit sommeillant d'un cadavre
Oscillait dans la fumée éclatante,
Et ils naviguaient sans fin, sans fin,
Et ils accomplissaient leur route, — aveugles…

В душах есть все, что есть в небе и много иного.
В этой душе создалось первозданное Слово!
Где, как не в ней,
Замыслы встали безмерною тучей,
Нежность возникла усладой певучей,
Совесть, светильник опасный и жгучий, —
Вспышки и блески различных огней, —
Где, как не в ней,
Бури проносятся мысли могучей!
Небо не там,
В этих кошмарных глубинах пространства,
Где создаю я и снова создам
Звезды, одетые блеском убранства,
Вечно идущих по тем же путям, —
Пламенный знак моего постоянства.
Небо — в душевной моей глубине,
Там, далеко, еле зримо, на дне.
Дивно и жутко — уйти в запредельность,
Страшно мне в пропасть души заглянуть.
Страшно — в своей глубине утонуть,
Все в ней слилось в бесконечную цельность,
Только душе я молитвы пою,
Только одну я люблю беспредельность,
Душу мою!

Dans les âmes se retrouve tout ce qui est dans le
Ciel, et maintes choses encore.
Dans cette âme se créa la Parole prétablie!…
Où donc? si ce n'est en elle
Se levèrent les concepts en surgissement énorme?
Où seraient advenus, et la tendresse en chantante consolation,
Et la conscience, luminaire dangereux et brûlant,
Et les soudaines illuminations, et les éclats des feux divers?
Où? si ce n'est en elle,
Où? grondent les tempêtes de la pensée puissante!..
Non! le ciel n'est pas là,
Dans le profond Espace hanté de cauchemar
Où j'ai créé, où je créerai encore
Les étoiles а radier leur splendeur,
Et qui, éternellement marchent par les mêmes voies,
Signe enflammé de ma constance!
Le Ciel est dans les intensités de mon âme,
Là, au loin, а peine visible, — tout au fond…
Il est merveilleux et de hagard émoi, de passer dans l'au-delà:
J'ai peur de regarder dans l'abîme de l'âme,
J'ai peur de sombrer dans ma propre profondeur!
Tout en elle est infiniment un:
C'est à l'âme seulement que je chante les prières,
Et je n'aime qu'un seul Illimité,
Mon âme!

Я горько вас люблю, о, бедные уроды,
Слепорожденные, хромые, горбуны,
Убогие рабы, не знавшие свободы,
Ладьи, разбитые веселостью волны.

И вы мне дороги, мучительные сны
Жестокой матери, безжалостной природы,
Кривые кактусы, побеги белены,
И змей и ящериц отверженные роды.

Чума, проказа, тьма, убийство, и беда,
Гоморра и Содом, слепые города,
Надежды хищные с раскрытыми губами. —