Сергей Надеев - Игры на воздухе

Так вот исход всего!..

…А снег идёт над нами
нестройно и легко
больничными дворами.

Но в нашем ремесле,
пустом необычайно,
давно истаял след
искоренённой тайны.
Мы боле не поём
и в череде метелей
не слушаем вдвоём
расхожие рондели.

Я постарел, а ты
крепилась, что есть силы,
да всё одно черты,
мои черты – забыла.
Сошёл бумажный снег,
картонный лёд истаял,
запала возле век
морщинка золотая.
И снова даль светла,
затронутая дымом.
И рушится ветла
последним исполином.

Чёрный лес, чересполосица,
Кромка столика вагонного.
Всё, что нажито – отбросится:
Чуть покажется – уносится
Вдоль леска аэродромного.

Тень, по пажитям бегущая,
В кисловатой дымке угольной,
Словно главка предыдущая,
Всколыхнувшая, гнетущая
Посреди природы убыльной.

Да прореженного ельника
Непросохшая обочина,
Рваный войлок можжевельника;
И лощина, ниже пчельника,
Безнадёжно заболочена. —

Что молчим, как виноватые,
Словно внове посвящённые
В эти виды небогатые,
Угловатые, дощатые
И до слёз опустошённые?

1

…Он был всегда заносчив и упрям,
А называл – что он жесток и прям.
Он говорил: В архитектуре сада
Присутствует не то чтобы вина,
Но некая истома и досада
И поволока будничного сна.

А во дворах – ему опять же вторя,
Стоял туман, из окон пар валил,
Больницей пахло, холодом белил,
Динамик о погоде говорил,
(Что ясно, мол) – да выключился вскоре…

2

Мы не спешили. Встретившись на час,
Отъединили «было» от «сейчас»,
И стало так легко, и ниоткуда
Сквозняк принёс какой-то аромат.
Мы порешили, что мясное блюдо,
Заправленное в зелень и томат,

Готовила прилежная хозяйка. —
Да вон она, опёршись о косяк,
Прикидывает что-то так и сяк,
Задумалась, как будто смысл – иссяк,
Сощурилась. Попробуй, угадай-ка,

3

О чём она печалится… —
О том,
Что если беды – ввалятся гуртом,
А если радость – прозевать нетрудно
Среди однообразных перемен:
Пузырь со льдом, фарфоровое судно
Да треск обоев с полутёмных стен?

Или же – мужу отказали снова?
Да что б его, какой попутал бес
Тащится спозаранку в райсобес? —
Глядит с тревогой – где-то он исчез? —
Пора обедать, и лапша готова…

4

…А он спросил: Доволен сам собой? —
Как будто бы почувствовал пробой
В беспечности, как будто догадался,
Что неспроста – бесповоротно лих,
Что я его дурачить собирался. —
Он посмотрел – я как-то сник и стих.

Ох, не хотелось это воскресенье
Потратить так же, как заведено:
К полудню встать, а вечером – в кино,
Чтоб не нарушить ни одно звено
И не искать ни смысла, ни спасенья,

5

Не думать о растраченных годах,
Не кутаться в болеющих садах!..
Стой, Костомаров, я не понимаю,
Зачем тебе копаться в пустяках,
Во всех моих «не помню» и «не знаю»,
Черновиках, записках, дневниках?

Ужели ты и до сих пор болеешь
Пустым окном, как полым рукавом,
Ярмом прорех и грубым жалким швом —
Судьбою в пониманьи бытовом, —
Живёшь, и по-другому не умеешь?

4

А помнится, в далёкий ранний час
И жизнь была значительней у нас,
И смерть казалась чем-то невесомым,
А прошлого – ещё не обрели,
И только пробуждались хромосомы,
И будущность забрезжила вдали…

Припомнишь ли, как мы с тобой витали
В паучьих грёзах, лиственных лесах,
Как зарывались в книгах и кустах
(И было скучно в четырёх местах —
Да мы, признаться, это не скрывали…)?..

7

Мы обретаем прошлое – не вдруг,
А год за годом и за кругом круг,
И ни аза, и никакого сладу,
А всё идёт какой-то чередой:
Коль нет чего, так, стало быть, не надо,
И ногти рвёт пружиной заводной.

Поверишь ли, труднее год от года,
Вдевая руки в наши пиджаки,
Прощать друзьям небрежные кивки,
Нащупывать в болоте островки
И не искать спасительного брода.

8

Да, Костомаров, много утекло.
А что текло – застыло, как стекло,
И мы с тобой – теперь в одном кристалле,
В одном зерне под чей-то микроскоп
На стёклышке подкрашенном попали
И вертимся, как есть, и сбились с ног.

И этому не сыщешь озаренья…
Но я о жизни нынче – не хочу:
Достаточно, и мне не по плечу
Плутать внутри, куда нельзя лучу,
Тем более – беспомощному зренью.

9

…Он шёл, в карманы руки запустив,
Как вдруг сказал: И всё же смерть – курсив,
А мы с тобой – всего лишь запятые
Или иные знаки бытия.
А впрочем, нет, мы – только понятые,
Кому удел – молчанье да скамья.

При всём при том мы – знаки ударенья,
Когда эпоха расположит так
Свой фразовик: частица, корень, злак,
Щипок, тычок, затрещина, кулак —
И ни какой надежды на спасенье.

10

Он был поэт, и даже неплохой,
Хоть жизнь познал отнюдь не за сохой,
А по чертам квартиры коммунальной,
По стычкам на Вороньем пустыре
И пирожкам с начинкой поминальной,
Что мать пекла, поднявшись на заре;

Он был поэт, и не хотел иного,
И с тем – ловил ладони у виска
Спросонок – мать… – и снова сон: узка
Дыра в заборе, и никак – доска,
И крутят фильм, немой, и хоть бы слово…

11

Да кто посмеет ставить жизнь в вину
Тому, кто смел исчислить глубину
Эпохи – не трубою комбината,
Не выемкой бессмысленных пород,
А детскими слезами интерната
И ожиданьем – мама? – у ворот?

(…но нет её, не скоро будет ужин,
И грустный смех бубнит на сквозняке —
То сверстники стоят невдалеке,
Сбежав с крыльца, в фуражках, налегке,
И делят хлеб, и им никто не нужен…)

12

…Не продохнуть от кухонных паров.
И снег пошёл, тоски не оборов,
Как бы в крыльчатке мельничного круга,
Над полем битвы шахматных фигур… —
Над головами хлопнула фрамуга,
Ещё одна… – Опомнившись, за шнур

Единой волей взялись домочадцы. —
Как берегут своих домов тепло!
Пищат скворцы и прячутся в дупло.
А снег идёт, и светится табло:
Неделя, год – неоновые святцы.

13

Мы шли Сенным, Мясницким. Я спросил:
Бог с кем другим, тебе – хватает сил
На жизнь внутри своей же оболочки,
На киноварь, лазурь и бирюзу?…
Он перебил цитатою в полстрочки:
«Мы те, кого сморгнули, как слезу…»