Сергей Надеев - Игры на воздухе

………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….
………………………………………….

14

Казалось бы, из прошлого – никак
(Как будто бы забрались на чердак
И – шаг за шагом – двери потеряли
Среди развалов рухляди, и вот —
Шаги по кровле, спрятаться – едва ли,
Лежим в пыли, колени вжав в живот…)

Но, Костомаров, так бывает – в детстве,
А с нас с тобой давно писать пора
Историю, и это – не игра
В складских трущобах нашего двора —
«И никуда от этого не деться»

15

Я думаю, что скоро истечёт
И наше время, и держать отчёт
Предстанет нам перед своей Отчизной —
И что тогда сказать посмеем ей?
А он промолвил твёрдо: Укоризной
Она не тронет памяти моей.

И мне ответ не показался резок,
Поскольку знал – ему не миновать
Утрат, потерь – да что о том гадать!
Лишь одного не дадено – солгать,
За жизнь свою, за крохотный отрезок…

Всё скучным кажется, и только сад остуженный
В ограде плещется, сбивается за край,
Отпарен будто бы, прилежно отутюженный. —
– Смотри, рукав не замарай!

Подбиты глянцем кроны поредевшие.
Едва пылит мельчайшая труха
Над банкой с известью… и спички отгоревшие…
И нитка бус… какая чепуха!

За что цепляемся? – осталась малость, вроде бы:
Бензином чищенный кургузый пиджачок,
Привязанностей меркнущие слободы,
Барометра скачок.

Остались, в частности, – ночное расписание,
Скандальной повести журнальный вариант,
Электролампочки короткое дыхание,
Ночной озноб остуженных веранд.

А во дворе присядешь у поленницы,
Намереваясь подоткнуть щепу, —
И день скользнёт, как тело веретенницы,
Царапнув о стопу…

Простим вокзальные повадки глядеть в окно на Хуторской
И чай помешивать несладкий, и звук подслушивать пустой,
И знать, что на кольце трамвайном, на птичьем рынке, – ни души,
И свет скупой в бараке свайном гасить —
«Оставить?» —
«Потуши…»

Ему – без нашего участья – достались лестница и двор,
И обнажённые запястья, и беготня крысиных нор,
Усталость в тридцать, в сорок – старость, а в пятьдесят – куда глаза!
И жизнь прошла – какая жалость! – и не поправить ни аза…

Простим тому, кто трудно дышит в прихожей общей, шарит ключ,
В чей таз течёт в проломы крыши, чей кашель с лестницы колюч,
Кто пробирался в коридорах и натыкался на щиты,
Вдыхая пыль, давился в шторах тяжёлым тленом нищеты,
Тому – на ком замкнулось время и оборвался календарь.
– Повязкой уксусною темя и доли лобные ошпарь!

«…Мы стольким столько обещали!
Но нам, должно быть, не дано,
Чтоб жизнь в эпоху умещали, как бы в ладонь веретено.
А значит – нам досталась участь среди развешанных простынь
Прожить не радуясь, не мучась, с одной заботой: – «Не простынь!..»…»

* * *
Как часовенки на берегу,
Два столбца ноздреватого туфа.
Слово бросишь, а я – сберегу,
Точно камешек из Гурзуфа.

Знать, тебе и товар – не товар,
Если не запираешь за створки.
Что ж лицо мне сжигает пожар
От пустяшной твоей оговорки?

Брось, не майся, – урон невелик:
Я верну, протянув на ладошке
– аметист, халцедон, сердолик —
Все обмолвки твои понарошку…

* * *
Я тебе не скажу, дорогая,
Что за темень снедает меня.
Пусть её! – и ни ада, ни рая,
Только мгла, трепеща и звеня.

Так – ты помнишь – над миром сияла
Плошка света, теснимая тьмой, —
Будто выплеснул кто из фиала
В предвкушении жизни иной.

И стояли, любовью согреты,
Воссиявшей на нас с высоты,
Осознав, что пригубили Света
В волнах холода и темноты

* * *
А россыпь звёзд, похожая на осыпь,
Померкнет медленно и возгорит – одна.
Сквозь редкий дым в небесные покосы,
Как будто нехотя, заявится луна.

Что делать ей? И нам с тобою – что же,
Когда мы слов старательно бежим?
Прости мне голос, сбивчивый до дрожи,
Его неверный, может быть, нажим.

«Родимая! и нá день расставаться —
Больней, чем думаешь…» – я повторю не раз,
Звезда с небес готова оборваться,
Слова – пролиться, сумерки – раздаться…
Но кто-то всё ж оберегает нас.

* * *
Прописные истины дороже
Парадоксов мысли и души.
Может быть, с годами стали строже?
Может быть. Попробуй, разреши.

Неспроста претит витиеватость.
Разве не по замыслу Творца
Разрывает сердце виноватость
За тебя, за прядку у лица?

Что гадать! Не сумерки созрели —
День иссох, до пряжи истончась.
Схватишься: а мы с тобою – те ли?..
И трещат под ветром иммортели,
Красками застывшими кичась

* * *
«А катерок оставит на воде
Не вензеля, а слабый след тавота…» —
Споткнёшься вдруг на сущей ерунде
И защемит, засаднит отчего-то.

В чём провинилась слабая душа,
Что обрела своё предназначенье
И Божий мир прияла, не дыша,
Прорвав слепое заточенье?

Неужто ей поставятся в вину
Горячей нежности мятущие приливы
И катерок, взлетевший на волну,
И голос твой счастливый?

* * *
Постепенно идёт на убыль
Всё, что вспыхнуло и пылало,
И останется грубый уголь:
Вместо рощицы – тень провала,

Вместо пажитей – пепелище,
Вместо пламени – стужа в пальцах.
Вот и слов, посуди, не сыщешь,
Как ни сетуй, кому ни жалься.

С чем пребудем, скажи на милость,
Чем искупится тороватость?
И во всём – Его терпеливость…
И на всём – моя виноватость…

* * *
Прохладных слов подсушенная корочка,
Нечаянные редкие касания…
Косым крюком стреноженная форточка…
И рвётся, и срывается дыхание.

Какой обидою искупишь волны нежности,
Каким отчаяньем прольётся неизбывное?
От безысходности до неизбежности
На самом деле – ниточка пунктирная.

И я твержу, не ведая усталости,
Утрат страшась болезненно, до трепета:
С чем жить останешься, – когда б не эти малости,
И с чем уйдёшь, – когда б не щедрость эта?..

* * *
Оледенелые окраины —
Ещё немного – скроет снегом,
Дома стоят, как будто впаяны,
Вздымаясь в сумерках ковчегом.

Два-три пустяшных замечания,
Ладошка, с обшлага скользнувшая, —
Слагают ритуал прощания,
Отточенный до равнодушия.