Валерий Дудаков - Избранное II

Ещё морозно. Тёмными ночами
Скрипит промёрзший индевелый лес,
Берёзы плачут льдинками – слезами,
И крутит в чистом поле мелкий бес
Круги лихие мелкою порошей,
Ещё плетутся рысью с мелкой ношей
Мохнатые лошадки в круг ложбин,
И осеняя грешных Божьим словом,
Сияет светом церковь в Образцово,
Храня от скверны средь лихих годин,
Но марта поступь приближает властно
Языческий разгул, что жив веками,
И отстояв с молитвой у креста
В преддверии Великого поста
Пирует бабка-масленица с нами.
Она накормит сытными блинами,
С икрой, вареньем, сладким творогóм.
Застолье славным будет, а потом,
Смеясь, нас дрýжки вывалят в рогоже
В останки снега под крутым крыльцом,
И солнце, ухмыляясь круглой рожей,
Сомкнёт на небе облака кольцом
Припухлой белой сдобы. В поднебесье
Задорно зазвучит благая песня,
Что настают иные времена –
Скончалась, осердясь, Яга-зима.

Прочерчен чёрный абрис леса
Сквозь светло-серое окно,
Слоняется средь туч давно
В столь ранний час луна-повеса.

Утомлена, бледна как тень,
Без звёзд ей грустно, бесприютно,
Рассвет лишь обозначил смутно
В верхушках тёмных елей день.

Одной светить в глухую ночь
Так лень, в задворках продираясь,
И фонари, едва мерцая,
Ничем не могут ей помочь.

Светает, с солнцем тьму клоня,
И, в утро оказавшись лишней,
Растает след луны притихшей
В восходе ветреного дня.

Но ночи хладные светлей
В её серпа мерцанье странном,
И тени бродят покаянно
Близь колоколен и церквей.

Эдик, знакомы мы лет тридцать были,
Но не могу сказать всё равно,
Что как-то особенно сходились, дружили,
Да при нашем различии было б смешно
Клясться в очередной поддаче,
Что мы друг для друга чего-то значим,
А уж тем паче призывать к склонению
Затёртого смысла слова «уважение»,
Только русский человек его поймёт,
Там где чёрт ногу сломает, не разберёт,
Эту фразу «Ты меня уважаешь», что ли?
В бесконечном беспутном русском застолье,
Да и в гости мы друг к другу не ходили,
Поэтому, наверное, так и не договорили,
Что кроме: «Старик, как дела?» скажешь
Встречаясь не часто на чужих вернисажах?
А вот уже тризна, и обнажённым нервом
Чувствую, куда спрятать вопросы странные,
И пугают вспыхивающие слова экранные
«Неправда это: «error, error».
Март занавесил снегами белыми
Тарусу, что сбылось, к несчастью, то сделано,
И прошло с твоего ухода около года
В сферы небесные из пространства земного,
Если сказать высокопарным слогом,
И это свершившееся стало прологом
К тем тостам, что не стареют вновь:
«За веру, искусство, Россию, любовь»,
Под оком луны поставим «Лунную сонату»,
Пусть небо Окою окрасится в дым,
Я обращусь к тебе как брат к собрату
И может, всё-таки, договорим.

Подлетаем к Орли, самолёт нестройно
Гул меняет с высоты круженьем,
И шарахаются в сторону новостройки,
Утомляя однообразием зрение.

Старый, сколько ты вынес вокзал,
Прилетающих, отъезжающих
встречи, расставанья,
Но кто же это умный нам подсказал,
Что в новом больше очарованья?

Выходят пассажирки – возгласы, смех,
Каждая сразу мнит себя парижанкой,
Задницы, как расколотый орех,
Выставляют напоказ, словно иностранки.

А Париж – ах, Париж – он праздник для всех,
В нём себя первым чувствует и последний,
Нет города лучше для веселий и утех,
И, как говорится, стоит обедни.

В саду Булонском поют соловьи;
Лувр, Нотр Дам, опять же Сена,
И пишут художники картинки свои,
Живопись смакуя, как лошадь сено.

Так вот залетишь на пару дней,
Окунёшься в суету в одеянии ярком,
И хмарь повседневная вроде светлей,
И жизнь покажется бесценным подарком.

Заблудился в сиреневых тенях
Влажный ветер, свернувшись в клубок,
Затаилось пространство и время,
Жизнь земную прикрыв на замок.

Вереницы огней сиротливо
Отражаются в мелкой волне,
Вдоль бульваров, таясь боязливо,
Тень прохожих бредёт по стене.

Смотрят сонно погасшие стёкла
На застывшие в Сене мосты,
Старым золотом в патине блёкло
Чуть мерцают соборов кресты.

Гребни Лувра заброшены в просинь,
Треплют кудри седых облаков,
И воздушным движеньем доносит
Лёгкий запах зацветших садов.

Замирают беззвучно фонтаны,
Шум людской ресторанный затих,
Но легко, по-весеннему пьяно,
Где-то кружится вальса мотив.

Выкатывало солнце красный шар
Сквозь зелень кипарисовой завесы,
И в дымке голубой за ближним лесом
Уж занялся невидимый пожар.

Ещё светились травы вдоль дорог
Серебряною изморозью хрупкой,
И к первому теплу тянулся чутко
Цвет белых вишен, что слегка продрог.

Наш путь струился лентой сквозь поля,
Туман редел, очистив горизонты,
Под солнечным апрельским лёгким зонтом
Так нежилась и грелась вся земля.

Блестел асфальт дороги как стекло,
Плывущих туч вбирая отраженье,
И мерное бесшумное движенье
К заманчивой Бургундии вело.

Так в утреннем сиянье выплыл Бон,
Вознёсшийся упрямым дерзновеньем,
И символ всех надежд на возрожденье,
В «Отеле Дьё» как чудо был рождён.

Алтарный образ воплотил Рогир
Настойчивым желанием Руллена,
С души оковы дьявольского плена
Снять призывал, являясь в божий мир.

Парил в сиянье окон «Страшный суд»,
Живым в пример, болящим в утешенье,
И дивное художника творенье
Жить праведно сзывало божий люд.

Сквозь многослойное стекло
Крадётся луч. На случай всякий
Отдерну штору у окна.
Вчера мы прибыли в Монако,
Но солнца нет. Оно могло
Запрятаться, но есть надежда
Что отойдёт ко дню от сна,
И выжидает побережье
Когда появится тепло.
Красуются вдоль казино
Роскошных марок всех машины,
Отполированы и чинны,
Как сторожащий их швейцар,
А дамы, редкостный товар
Свой выставляя напоказ,
Идут на ярмарку тщеславья,
Так умилительно и славно
Все прелести своих фигур
Начистили для камасутр,
Как бамперы у «Ломбардини».
Вкруг казино вчера и ныне,
Шум, поцелуи, звонкий смех –
Вот, несомненно, тот успех,
Которому учиться сложно,
И бродят в шляпах осторожно
Небриты, небольшого роста,
Лихие парни «Коза ностра».
А уж у наших всюду блат,
Где раздаётся русский мат.
И, заглянув в календари,
Поймешь – давно в кафе «Пари»
Настал сезон утех и празднеств,
И треплет ветер – безобразник
Цветные флаги, вея с гор.
На суше тесно, но простор
Морской для яхт и кораблей,
Ревнивых жён, ночных блядей,
Чтоб мелкие свои желанья
Считать вершиной мирозданья.
Застыл в дворцов зеркальных залах
Монако образ на века,
Лишь море льстиво лижет скалы
И горы треплю облака.