Дмитрий Валовой - Деловая история

– Такой порядок в вашей печати давно критикуется.

– К сожалению, он сохранился и поныне. И сумма фонда зарплаты зависит от объема товарной продукции. Поэтому нас по-прежнему толкают на выпуск дорогой материалоемкой продукции.

– А конкретный пример можно?

– Пожалуйста. Мы выпускаем сверло диаметром много тоньше человеческого волоса. Делается оно под микроскопом. Цена на него семь копеек, что далеко не покрывает расход на зарплату. На мировом рынке оно продается по два доллара. А сверло с полстола стоит 42 рубля. Оно для нас выгодное. Мы их делаем про запас и тем самым создаем резерв для покрытия перерасхода зарплаты на выпуск дешевой продукции, которую вынуждены производить под нажимом министерства.

– Но большие сверла имеют ограниченный спрос. Не так ли?

– Верно. Но мы их даем в нагрузку к мелким дефицитным. А у всех предприятий есть план по металлолому. Через какое-то время они их спишут и отправят в лом.

– Тогда вы никогда не сможете удовлетворить потребность в металле…

На заседании Совмина в Овальном зале Кремля довольно объемная трибуна. Членам правительства я образно показал, что крупное сверло, которое продемонстрировал нам Рудник, не уместится вот на этой трибуне. В заключение выступления с согласия Леонтьева я предложил Рыжкову пригласить ученого советником правительства и внедрить под его руководством метод «Затраты-выпуск» в намечавшейся тогда радикальной реформе. Это предложение было единодушно принято. То был один из последних шансов спасти экономику страны Советов.

Когда я позвонил Болдину и сообщил, что Совмин принял решение внедрять метод Леонтьева «Затраты-выпуск» под руководством автора, Валерий Иванович ответил:

– Поздно! Рыночники вас опередили. Грядет рынок!

P.S. О «преступниках» в команде Горбачева

Когда моя книга была уже сдана в издательство, я увидел в магазине солидный труд М. Горбачева «Понять перестройку…» Купил. Прочитал. Книга завершается притчей, рассказанной Чингизом Айтматовым. Используя ее, Горбачев изобразил себя мучеником, который даровал народу свободу и получил от «освобожденных» черную неблагодарность. Вот уж поистине: весь народ шел не в ногу, а Михаил Сергеевич в ногу.

Книга, видимо, предназначалась для западной аудитории. Она изобилует искажениями и передержками, а порой известные события ставятся с ног на голову. Приведу лишь один факт, который никак не укладывается в моей голове. Речь идет о беседе в Форосе накануне ГКЧП. В книге говорится:

Визитеры (Бакланов, Шенин, Болдин, Варенников, Плеханов) вели себя бесцеремонно. Пригласив их в кабинет, я спросил, с чем явились. Бакланов сообщил, что создан Комитет по чрезвычайному положению. Страна катится к катастрофе, другие меры не спасут, и я должен подписать указ о введении чрезвычайного положения.

То есть приехали с ультиматумом. Бакланов перечислил состав ГКЧП, причем назвал в числе его членов Лукьянова. Сказал, что Ельцин арестован. Хотя тут же поправился: будет арестован по пути из Алма-Аты в Москву. Заговорщики явно хотели таким способом дать мне понять, что все уже у них в руках.

Я категорически отверг все их домогательства. «Не хотите сами подписывать указ о введении чрезвычайного положения, передайте свои полномочия Янаеву», – предложил Бакланов. И тут же добавил: «Отдохните, мы сделаем «грязную работу, а потом вы сможете вернуться»…

– Не рассчитывайте. Вы – преступники и ответите за свою авантюру!

На этом разговор закончился. Когда они уходили, не сдержался и обругал их «по-русски».

Нередко мне задавался вопрос: почему Горбачев не задержал их, у него ведь была вооруженная охрана?

– Прежде всего, я рассчитывал, что мой отказ принять ультиматум отрезвит зачинщиков…»

Чего здесь больше: наивности или лукавства? Разве можно было отпускать «преступников» на свободу? Согласно нормальной логике Горбачев не только должен, но и обязан был, как гарант Конституции, лететь вместе с визитерами в Москву и там разбираться с возникшей ситуацией. Если в чрезвычайном положении не было необходимости, то немедленно избавляться от «преступников» в ближайшем окружении, толкавших его на опасный путь. Разве нормальный руководитель, да еще сверхдержавы, мог в такой ситуации остаться в отпуске и наблюдать со стороны во что это выльется?

В связи с 15-летием ГКЧП в телеинтервью программе «Время» на вопрос: «Что бы вы исправили в действиях того периода?»

– Сожалею, что не прервал отпуска, – ответил Горбачев.

Пятнадцать лет потребовалось Михаилу Сергеевичу, чтобы понять невозможность отпуска в той ситуации.

Далее Горбачев пишет: «В моих принципиальных позициях ничего не изменилось: я начал бы снова с борьбы за те же цели – «больше демократии, больше социализма». И в интервью «Российской газете» в связи с 75-летием утверждает: «Я был и остаюсь приверженцем социалистической идеи». Но как это сочетается с его неоднократным заявлением: «Целью моей жизни было уничтожение коммунизма»? Что касается «демократии», возникает вопрос: почему же он не стал избираться в народные депутаты демократическим путем, на введенной им для других альтернативной основе? Видимо, понимал, что демократическим путем стать не только президентом, но и простым депутатом шанса у него уже не было.

Будучи уже на свалке истории, Горбачев выставил свою кандидатуру на выборах в президенты России. Он купил необходимый для этого миллион подписей, но за него проголосовали менее половины купленных голосов. Такого позорного провала бывших правителей история еще не знала. Надо уметь так далеко оторваться от реальной жизни, чтобы не набрать одного процента голосов.

Об отрыве перестройщиков от жизни свидетельствует и такой факт. Традиционный фестиваль «Правды» в 1991 году проходил 4–5 мая на ВДНХ. Поскольку Горбачев объявил о своем посещении фестиваля, то здесь появилось большинство членов Политбюро. Главный редактор пошел встречать Горбачева, а я, чтобы развлечь членов Политбюро, пригласил их в первый павильон, где была развернута выставка истории «Правды». После показа иллюстраций, как тринадцать раз закрывали «Правду», я сказал:

– Если так будут развиваться события, то не исключено, что «Правда» будет закрыта и в четырнадцатый раз.

Все обратили на меня недоумевающие взгляды, а главный идеолог секретарь ЦК, член Политбюро Вадим Андреевич Медведев спросил:

– Неужели вы, Дмитрий Васильевич, серьезно допускаете мысль о закрытии «Правды»?

Через четыре месяца Центральный комитет был разгромлен, а «Правда» закрыта в четырнадцатый раз!