Мирослав Крлежа - Избранное

Л е о н е. Вас это интересует? Пожалуйста, извольте!

Достает из кармана смятые листки со стихами Скомрака. Баронесса Кастелли берет эти листки и с интересом просматривает. Пауза. Леоне глядит на нее очень спокойно.

Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Das ist aber nicht schlecht! Der Kleine scheint talentiert gewesen zu sein! Das ist schön! Das ist sogar sehr schön! Hören Sie, wie das schön ist! [467] Но это совсем неплохо! Малыш, кажется, был талантлив! Прекрасно! Это просто превосходно! Послушайте, как это прекрасно! (нем.) . (Читает монотонно и печально.) «Иду на свои похороны в сумрак туманный, осенний! Через Город, где люди в сердцах носят ложь, я несу Цветок — через Город! Да, я несу Цветок через Город, и Цветок мой сияет, как фосфор светлячка! На улицах грязь, а вдали гаснут светлые облака. Близок рассвет, и петухи хлопают крыльями, крича: «Все — крушение во тьме. Я умираю!» Das ist sehr schön! (Плачет от эстетического волнения и утирает свои первые слезы. Сегодня это ее первые искренние слезы.) Armer Teufel! Er hat sich wirklich aufgehängt! [468] Бедняга! Он и в самом деле повесился! (нем.)

Входит сестра А н г е л и к а.

А н г е л и к а. Also wir haben die Krawatte gefunden, Charlotte, der Diener bringt sie! Und die Schuhe auch! [469] Мы нашли галстук, Шарлотта, слуга принесет его! И ботинки тоже! (нем.)

Через несколько секунд камердинер вносит ботинки и несколько галстуков для покойника.

С л у г а. Господин доктор, пожалуйте к телефону! Вас вызывает Торговый банк!

Л е о н е. Меня? Это, наверно, ошибка.

С л у г а. Нет, именно вас, господин доктор. Торговый банк. Дирекция.

Леоне выходит.

Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Мерси, дорогая, спасибо вам! Вы мне оказали большую услугу! Johann, Ziehen Sie, bitte, dem gnädigen Herrn die Schuhe an. Ja? [470] Иоганн, наденьте, пожалуйста, его превосходительству ботинки, хорошо? (нем.)

Все трое входят в альков.

Ich glaube, die breite, die ist besser! Die sieht altmodischer aus! So! Das werde ich allein. Merci! Nur dass ich dieser unmöglichen Krawatte los bin! Jetzt sieht er doch besser aus! [471] По-моему, вот этот широкий лучше, он кажется более старомодным! Так! А теперь я сама. Мерси! Только бы убрать этот невозможный галстук! Сейчас он выглядит все-таки лучше! (нем.) (Повязывает Глембаю галстук.) Иоганн, пожалуйста, возьмите шарф вон там на кресле и подвяжите господину советнику подбородок! Некрасиво, когда видны зубы! Вон там, Иоганн, на столике у трюмо! (Подвязывают шелковым шарфом челюсть Глембаю. Баронесса Кастелли распоряжается со спокойным достоинством.)

Л е о н е (вернулся еще более взвинченный, чем был) . Баронесса, вас просит генеральный директор «Торгового банка»!

Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Mich? Was ist denn los? Was braucht er mich? Sagen Sie ihm, bitte, dass ich jetzt nicht zu sprechen bin! Jetzt ist fünf Uhr früh! [472] Меня? Что такое? Зачем я ему? Скажите ему, пожалуйста, что я сейчас не в состоянии разговаривать! Ведь пять часов утра! (нем.)

Л е о н е. Не знаю. Речь идет о вашем текущем счете в «Торговом банке».

Б а р о н е с с а К а с т е л л и. Mein Conto bei der Handelsbank? [473] Мой счет в «Торговом банке»? (нем.) Но я не имею никаких деловых отношений с «Торговым банком».

Л е о н е. С вашего счета в «Торговом банке» снято восемьсот сорок тысяч.

Б а р о н е с с а К а с т е л л и (спокойно и наивно, но уже идя к телефону) . Unmöglich! Das ist ja unmöglich! Ich hab’ ja mein Conto bei der Wiener Disconto Italiana! [474] Невозможно. Это невозможно! Ведь мои вклады в венском Итальянском банке! (нем.)

Л е о н е. Ничего не знаю! Идите узнайте сами!

Баронесса Кастелли выходит, за ней слуга.

Л е о н е. А еще говорят, будто старая Барбоци выдумала, что Глембаи шулера и убийцы. Кто это подвязал старику челюсть?

А н г е л и к а. Шарлотта.

Л е о н е. Это ужасно! Кажется, будто у него зубы болят. Самое страшное в смерти то, что она, с одной стороны, сверхъестественна, а с другой — комична! Смерть — одно из самых смешных явлений в буржуазном обществе. И на смертном одре у человека должно быть выбрито лицо, приведены в порядок ногти, подвязан подбородок. Мертвому буржуа нельзя лежать с открытым ртом! Какая глупость! (Возвращается к прерванной мысли.) Итак, пожалуй, похоже, что этот почтенный господин подделывал чеки баронессы, подписывал ее векселя и сам за эти фальшивые векселя поручался. «Торговый банк» никак не может добиться разговора с Веной: междугородние повреждения; но, судя по телеграммам, — полнейший крах! Die Glembays sind natürlich Ehrenmänner! [475] Ну, конечно, Глембаи же — порядочные люди! (нем.)

А н г е л и к а. Леоне, не сердись, пожалуйста, но эта твоя манера кажется мне страшно грубой и неуместной. Все время, сколько я здесь, ты только и делаешь, что бранишь Глембаев. Будто ты сам не Глембай.

Л е о н е. С первого дня, как я научился думать, я занят не чем иным, как борьбой с Глембаем в самом себе. Самое страшное в моей судьбе то, что я чистокровный, подлинный, стопроцентный Глембай. Вся моя ненависть к Глембаям — не что иное, как ненависть к самому себе. В Глембаях я вижу себя, как в зеркале.

А н г е л и к а (порывисто, но благодаря своему уравновешенному спокойствию — проникновенно и убедительно) . Ты любишь парадоксы и потому все искажаешь. Я боюсь твоих шуток, но поверь, я пришла к этому в итоге собственного многолетнего опыта: в словах «ближнего нужно любить; как самого себя» действительно много благостной, неизреченной истины. Чтобы стать христианином, человек должен прежде всего возлюбить самого себя!

Л е о н е. Беатрис, извини, но, пожалуйста, будь добра — сними этот шарф! Невыносимо, до чего это уродливо выглядит!

А н г е л и к а. Так должно остаться. Челюсти еще не окоченели. (Подходит к мертвому и трогает его нижнюю челюсть.)

Л е о н е. Мне это напоминает одну карикатуру Домье: все филистеры у Домье вот так повязаны салфетками.

А н г е л и к а. Открытый рот с оскаленными зубами куда безобразнее. (Сняла шарф и ощупывает нижнюю челюсть покойника, который уже окоченел. С улицы доносится утренний благовест.) Совсем похолодел. Как быстро человек остывает, и как он близорук, думая, что будет жить вечно! (Опять повязывает покойнику шарф, затем моет руки.)

Л е о н е. Хотел бы я знать, что́ тебя заставляет вот так обмывать и ощупывать мертвецов? Что это, мания? Что тебя заставляет именно в этом видеть христианскую любовь к себе?

А н г е л и к а. Это был бы длинный и невеселый разговор, Леоне, оставим его. Извини. А кроме того, я думаю, тебе сейчас лучше всего было бы лечь! Уже утро. Я иду к себе, тут все уже в порядке. До свидания, Леоне. (Подошла к нему, спокойно и мягко подала ему руку.)

Л е о н е (держа в своей руке руку Ангелики) . Беатрис, почему ты все время избегаешь меня? Я все эти дни смотрю на тебя, как смотрят на иконы, а твои глаза опущены; первый раз я увидел твой взгляд сегодня ночью, внизу, у твоего портрета. Почему ты меня избегаешь? Зачем уклоняешься? Поверь мне, я уехал бы в первый же день, если бы не нашел тебя среди всего этого. Может быть, глупо говорить это, но с твоей стороны так же неумно меня сторониться! Твой доминиканский силуэт — для меня то единственно светлое, что есть в этой глембаевщине. В этом хлоре и морфии, среди этих уродливых масок ты мне необходима, как единственный живой человек. Беатрис, мне нужен кто-нибудь в этом аду, а ты так держишься за условности! Это так с твоей стороны неблагородно! (Быстро оставил ее руку и, прошелся по комнате, беспокойный и расстроенный.) Так ужасно болит голова, все нутро переворачивается, будто съел тухлого мяса. Пот ледяной — кажется, вот-вот упаду! (Шатается, теряя равновесие.)