Хуан Валера - Испанские повести рассказы

И действительно, внутренние достопримечательности дома сеньора дона Робустьяно больше нуждались в подпорках, чем годились для осмотра.

Кстати, именно здесь будет уместно вставить обещанное описание внутреннего убранства дома. Так вот. Дом состоял из трех частей: нижней, главной и верхней.

В нижнем этаже находились приемные залы, широкая колоннада и винный погреб. Второй этаж был разделен длинным коридором на две равные части, южную и северную. В южной половине было три комнаты, две из которых служили спальнями, а третья — гостиной, носившей в семье название «парадного зала», и вот почему.

Согласно утверждениям дона Робустьяно, в этом зале его предки принимали клятвы верности от своих вассалов, здесь обсуждались и заключались договоры в присутствии высоких договаривающихся сторон, после того как улаживались споры, постоянно возникавшие между знатными сеньорами из-за вопросов этикета и хозяйственных дел; здесь, наконец, совершались все торжественные акты, которые содействовали возвышению исторических заслуг славных предков дона Робустьяно.

Именно поэтому владелец относился к «парадному залу» с благоговейным трепетом: не входил туда без сюртука, не плевал на пол и разрешал открывать двери в парадные покои только в крайне необходимых случаях.

В остальном же в зале не сохранилось особых признаков его прежних высоких предназначений, если не считать двух закопченных портретов, на которых с первого взгляда нельзя было разобрать ни лиц, ни одежды, хотя знатный сеньор и уверял, что это были точные изображения двух его дедов; здесь стояли обитое кожей кресло, с изображением герба на спинке, три хромых стула с такими же гербами, источенный червями стол орехового дерева, украшенный грубой резьбой, а на лепных украшениях потолка виднелись темные пятна и следы разрушений от сырости.

Такова история «парадного зала», таково его внутреннее убранство. Что касается двух соседних с ним комнат, то о них мало что можно сказать: они были так же пусты и неприглядны, как и «парадный зал»; там стояли кровати с высоким, почерневшим от времени изголовьем, вешалка в комнате Вероники, по одному дубовому стулу у каждой кровати, распятие и дешевая гравюра с изображением святой Варвары над изголовьем в комнате дона Робустьяно и, наконец, вешалка для платья и головных уборов.

Северная половина состояла из того же количества комнат, что и южная, но одна из них оказалась без настила еще в тот год, когда Вероника появилась на свет; в другой в скором времени обвалился потолок, не выдержав напора зимнего ветра, который ворвался прямо сквозь крышу и увлек за собою в комнату балки, листы жести, черепицу и рухлядь, находившуюся на чердаке; третья комната в далекие добрые времена служила столовой и гостиной, но давно уже лишилась половины внешней стены, — каждую осень дон Робустьяно вынужден был заделывать зиявшую дыру сухими ветками дрока, обмазывая их глиной и грязью, добытой близ дома. Это был единственный доступный ему способ ремонта, но и он не спасал от немилостей неба: сквозь дыру настойчиво прорывался злой зимний ветер. К счастью, кухня, которая находилась в довольно безопасном месте в конце коридора, все еще оставалась пригодной: бури и ненастье пощадили ее.

Таким образом, дону Робустьяно ничего другого не оставалось, как постепенно перебираться в южную половину, по мере того как северная подвергалась разрушению. В конце концов несчастный сеньор оказался владельцем только половины дома и, хотя эта половина была велика, а пожитки скудны, он в ней едва мог повернуться.

Чтобы понять всю несуразность этого положения, нужно заметить, что каждая комната походила на поле битвы. О чердаке же и говорить не приходится, ибо он был в таком состоянии, что, казалось, готов рухнуть от одного только взгляда.

Однако следует упомянуть о хранившемся там богатстве, — в представлении дона Робустьяно, оно обладало значительной ценностью: на чердаке с давних пор ржавели два металлических предмета — остатки доспехов славного предка, которому довелось сражаться под Сан-Кинтином [141] Сан-Кинтин (Сен-Кентен) — город во Франции, близ которого испанские войска Филиппа II в 1557 году одержали победу над французской армией. . Готов поклясться, что это были тазы или колодезные бадьи, но — если знатный сеньор утверждал обратное, он, очевидно, знал, что говорит.

Во дворе (который, как мы знаем, примыкал к южной стороне дома) стоял флигелек, весьма тесный, но все же годный для жилья; дон Робустьяно называл его беседкой и хранил там в стенном шкафу фамильные документы и две-три книги с описанием его родословной; рядом помещался стол из каштанового дерева, на нем лежал бювар из грубо выделанной бараньей кожи и стояла чернильница из желтой меди. Напротив флигелька, под навесом, хранились дрова, а рядом с навесом, у колодца, валялась доска для стирки белья.

Добавьте ко всему, что было уже описано, — балконы, тянувшиеся вдоль стен, гербы лепной работы над каждой дверью, невысокую зубчатую башню, увитую плющом и открытую всем ветрам, — и вы получите полное представление о том, каков был дом сеньора дона Робустьяно Трес-Соларес-и-де ла Кальсада внутри, снаружи, снизу и сверху, — дом, или дворец , как именовали его — жители деревни, названия которой у меня нет охоты и права упоминать.

Мы сказали уже о том, что дон Робустьяно время от времени совершал поездки в город, на ярмарку или на богомолье, но не лишним будет описать, как он это делал. Все его внимание и до и после поездки было поглощено ничтожными мелочами, игравшими важную роль в его скудной, замкнутой жизни.

Задумав совершить подобного рода путешествие, уже за четыре-пять месяцев до срока он начинал обсуждать предстоящее событие с Вероникой, бредил им по ночам, непрестанно думал о нем, жевал и пережевывал во всех подробностях. И только после многонедельной борьбы и жестоких сомнений он отваживался наконец принять окончательное решение, словно речь шла о каком-то необычайном героическом предприятии. Начиналась суматоха. Вероника производила тщательный осмотр отцовского парадного платья: она просматривала каждый шов, каждую пуговицу, каждую ворсинку; чинила кальсоны, латала жилет, штопала рубашку, обметывала петли, с помощью слюны и щетки выводила пятна, разглаживала и расправляла каждую морщинку, каждый рубец. Принимая во внимание ветхость и почтенный возраст одежды, ей приходилось все это производить с величайшей осторожностью и такой четкостью движений, словно это была тончайшая паутина или золотая фольга.

Всем этим занималась Вероника.

Дон Робустьяно в свою очередь смазывал сапоги свиным жиром, затем выставлял их на солнце дня на два на три, и когда они приобретали требуемую эластичность, в дело пускалась щетка и сапожная мазь, которыми почтенный сеньор орудовал до тех пор, пока на его сухой коже не выступал обильный пот, а на коже сапог не проступал еле заметный глянец с буроватым отливом. Он тщательно осматривал все принадлежности для верховой езды и при помощи вощеного шпагата пытался починить все эти жалкие остатки былого величия. Но больше всего сил и изобретательности он затрачивал на то, чтобы до блеска начистить позеленевшие медные пластинки с гербом, украшавшие налобник, нагрудные ремни и стремена.