Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Статный парень вырядился в лучшее платье; шелковые платочки, как бы случайно, торчали из каждого кармана его отлично сшитой куртки, — хотя, по правде сказать, юноша немало потрудился над этим; он был обут в башмаки тонкой белой кожи с зелеными шнурками, наполовину скрытые широкими складками светлых сатиновых панталон; две золотые булавки украшали накрахмаленный воротник его батистовой рубашки с вышитой манишкой, половина красот которой скрывалась синим бархатным жилетом с отворотами красного шелка; на голове у него красовалась круглая шляпа, из-под которой спадали на лоб черные блестящие кудри.

Очутившись перед Вероникой, Антон почтительно снял шляпу. Из галантности он уступил ей место на плитах, которые в тех краях служат тротуаром, и произнес не слишком уверенно:

— Добрый день, сеньора донья Вероника.

Не поднимая глаз и еще более ускорив шаг, Вероника равнодушно ответила:

— Здравствуй, Антон.

Антон смотрел на удалявшуюся девушку, и смущение боролось в нем с желанием остановить ее и воспользоваться для разговора столь благоприятным случаем, который вряд ли еще когда представится. Невероятным усилием воли он поборол робость, догнал свою знатную соседку и, то бледнея, то краснея, осмелился окликнуть ее достаточно громко:

— Донья Вероника!

Пылающая бандерилья [146] Бандерилья — небольшой дротик с загнутым наконечником, который во время боя быков вонзают в шею животного, чтобы возбудить его ярость. едва ли произвела бы на дочь дона Робустьяно большее впечатление, чем поступок сына Торибьо Масоркаса. Ее обуял страх, и в голове тотчас родились самые дикие опасения. Не догадываясь о плане Антона, она готова была поверить, что он тут же на месте ее убьет. Поэтому она почти бегом устремилась к дому. Но Антон твердо решил довести до конца начатое дело. Догнав беглянку, он постарался придать нежность своему голосу и сказал:

— Я хотел попросить вас об одной любезности.

Теперь Веронике поневоле пришлось остановиться. Пытаясь побороть охватившее ее смятение, бледная, как смерть, она принялась лихорадочно теребить концы мантильи.

— Любезности?.. От меня? — спросила Вероника не то сурово, не то испуганно.

— Да, от вас, сеньора…

На этом слове Антон запнулся: от волненья какой-то комок застрял у него в горле.

Он снова принялся вертеть шляпу в руках, а голова его уподобилась флюгеру: он глядел то на Веронику, то на плиты тротуара, то на небо. Проглотив наконец застрявший в горле комок, Антон снова заговорил:

— Я, донья Вероника, хотел сказать вам… не забывая об уважении, которое бог мне. велит испытывать… уважение, которое вы заслуженно мне внушили… Я хотел сказать вам… Я бы это высказал давно, если бы увидел вас раньше… Так что, сеньора донья Вероника… скажу без обиняков: я не считаю для себя подходящей компанию этого мужичья… Раз средства мне это позволяют, я хотел бы последовать своему вкусу и действовать в соответствии… Словом, я хочу вам сказать… что я… что если…

И тут снова что-то застряло у него в горле.

Бледное лицо Вероники от волнения и растерянности покрылось капельками пота. Антон же, помолчав немного, вновь обрел дар речи и продолжал:

— Я хочу сказать, что имею деньги и состояние… я не пьяница, не забияка, не бегаю за здешними девушками, думаю… Не примите это за презрение к ним, и не со зла я говорю это, но полагаю… Не для меня все эти девицы, коли завтра пойдет речь о заключении… брака… потому как господь бог дал мне, донья Вероника, нежное от природы сердце и кое-какие чувства вот здесь… Я думаю, что это, а также кругленькая сумма позволяют при случае… ждать благосклонной любезности и обходительности… чтобы утешить меня в скорби… С другой стороны, знаю, что я не очень силен в грамматике и прочих штуках; уж слишком поздно отец сообразил, что мы побогаче других и нечего мне потеть на пашне, подобно мужланам, которых наберется по сотне на полушку. Но если рассудить, что у меня, как я говорю, есть средства для содержания супруги при всех ее нуждах, и разумение, чтобы ухаживать за ней, как за драгоценностью, если она всегда будет соответствовать мне в границах страха божия и расположения… Я думаю, что никого не обижу, предъявив прошение… касательно этого… Верно, донья Вероника?

— Я думаю, вы правы, — пробормотала девушка, которая ничего не поняла и уже совершенно не знала, что делать и куда смотреть. Меж тем мантилья, которую она все время теребила, превратилась в подобие тунисского тюрбана.

Смахнув пот с лица одним из своих шелковых платков, Антон продолжал:

— Так вот: с учетом этих соображений и без всяких околичностей и поэтичностей, знайте донья Вероника, что единственное, чего я желаю со всем пылом любезности, это… жениться на вас…

Три последних слова отозвались в сердце Вероники как три удара, прозвучали в ушах как три орудийных выстрела, и тотчас, же ее лицо залилось румянцем, который цветом мог поспорить с красным зонтом ее отца. Вообще говоря, редко можно было увидеть лицо бледнее, чем у Вероники. Однако, недаром говорится, что на солнце и лед тает. Неожиданное объяснение в любви, странная обстановка, в которой оно произошло, неопытность ее в такого рода делах, оскорбленная щепетильность в вопросах чести — все это раздуло пламя, которое наконец растопило лед и преобразило девушку.

Выпалив признание, Антон как будто испугался собственной дерзости и в смятении потупил взор. Когда же он снова осмелился взглянуть на Веронику, та вся пылала, точно зарево… И следует признать, читатель, что краска стыда чудо как шла дочери дона. Робустьядо: с румянцем на щеках она и впрямь была прелестна!

Признав это, Антон уже был не в силах сдержать восторга, и, нанеся два ожесточенных удара по шляпе, которую он все это время почтительно держал в руке, воскликнул:

— Донья Вероника! Ответьте мне «да», или… я взбунтуюсь!

Не знаю, как истолковала Вероника выражение «взбунтуюсь» применительно к данному случаю, но слово это, сопровождавшееся отчаянным жестом, повергло ее в крайнее смятение… в ту самую минуту, когда из-за угла появился дон Робустьяно. При виде отца вконец оробевшая девушка побледнела до обычного своего состояния, бросилась к двери и поспешно захлопнула ее за собой, оставив пребывавшего в экстазе Антона с открытым ртом и сверкающими глазами.

Все произошло в одно мгновение. Но дон Робустьяно все же успел заметить дочь и немедленно заключил как по ее бегству, так и по поведению Антона, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Вот почему он замедлил и без того неторопливый шаг и принялся вертеть в руках тросточку. Приблизившись к сыну Масоркаса, он погрузил бородку в пучину галстука, а корпусом подался назад и вперил взор в юношу. Тот не сразу увидел сеньора, а заметив, покраснел, как спелый помидор, и, уступая дорогу, почтительно его приветствовал; однако сеньор, продолжая в упор смотреть на парня и вертеть тросточкой, не проронил ни слова и как ни в чем не бывало прошествовал к дому.