Хуан Валера - Испанские повести рассказы

— Вы повергаете меня в изумление, дон Рамиро! Но допустим, что ни свет, ни история, ни наши благородные традиции не могут помочь нам в выборе линии поведения сейчас… Все же эти два десятка людей, заживо гниющих, как вы изволили выразиться, — разве они не достойны хоть капли уважения? Если один из нас, стремясь уйти от суровой судьбы, изменит своим предкам, поступится традициями, что станут говорить о нем, остальные?

— Ничего!

— Как?.. Вы шутите!

— Ничуть, дон Робустьяно.

— Но, например, эти гордецы А.?

— Вот уже шесть лет, как они процветают за счет жалованья секретаря аюнтамьенто, которое получает старший сын; младший сын занимается разведением скота, а дочь… замужем за школьным учителем.

— Дон Рамиро!

— Да, это так, дон Робустьяно. Сразу видно, что вы провели всю жизнь, укрывшись в собственной скорлупе и посвятив досуг обожествлению фамильных девизов. Со мной, поверьте, происходило почти то же самое. Но у меня четыре дочери, а они, подобно всем женщинам, любопытны и в совершенстве владеют искусством, не покидая этих четырех стен, знать все, что происходит в нашем обществе. Я, со своей стороны, пробовал проверять эти слухи и каждый раз убеждался, что все они — истинная правда. С той поры я изменил свои прежние рассуждения. Не удивляйтесь: я по-прежнему преклоняюсь перед блеском и достоинствами нашего сословия, но теперь уже мне трудно отвечать на подобные вопросы, в частности на вопрос о вышеупомянутом трактирщике.

Дон Робустьяно перекрестился:

— А эти высокомерные Б.?

— Старшая их дочь вышла замуж за торговца мясом.

— О, ужас! А В.?

— Майорат разделили между братьями, и среди них можно найти кого угодно: шутов, грубиянов, бездельников, драчунов…

— Возможно ли! А Г.?

— Г. давно променяли зубчатые башни на амбары, а гербы — на косы и грабли: они возделывают землю и убирают навоз в коровнике. Д. поступили так же, как, впрочем, и все те, кто мог это сделать, а те, кому это не удалось из-за отсутствия земли, подстерегают упомянутого трактирщика, чтобы, окрутив его с одной из своих дочерей, содержать остальных. Если же у них нет дочерей, то они готовы продаться самому дьяволу, лишь бы он дал им хлеб насущный.

Слушая дона Рамиро, дон Робустьяно чувствовал себя, как человек, который только что пробудился от сна и еще не может решить — сейчас ли он грезит, или грезил раньше. Проведя всю жизнь в одиночестве, запершись в четырех стенах своего дворца , не перемолвившись ни единым словом с соседними сеньорами, он глубоко, всей силой разума, воспитанного в духе рыцарских преданий и отвлеченных идей, верил в неподкупность, честность и величие своих собратьев, как Дон Кихот верил в Амадиса Галльского или Тиранта Белого [149] Тирант Белый — герой каталонского рыцарского романа Жоаннэ Мартореля «История славного рыцаря Тиранта Белого» (XV в.). . Дон Робустьяно воспринимал их сквозь призму собственных ощущений и чувств. Вот почему разоблачения дона Рамиро произвели на него тем большее впечатление, чем менее он их ожидал. Но ему, конечно, и в голову не пришло усомниться в истинности того, что сообщил ему столь достойный уважения кабальеро. Итак, он не колеблясь пришел к убеждению, что долго заблуждался и остался ныне совсем в одиночестве. Горечь этого разочарования вызвала слезы на его глазах. Но ведь нет худа без добра, — и он тотчас же осушил слезы, придя к выводу, что измена собратьев по дворянству избавляет его от сомнений и облегчает решение трудной задачи, поставленной перед ним жизнью.

Слова дона Рамиро опечалили его как дворянина, фанатически преданного своему роду; но как простой смертный, попавший в беду, он принял их даже с некоторым удовольствием и постарался развить и усилить в себе это ощущение. А чтобы оправдать свою слабость и извлечь из нее наибольшую пользу, он попытался обрести силу, подкрепив собственные убеждения дополнительными доводами своего беспристрастного собеседника.

— Вы меня просто ошеломили вашими известиями! — сказал он дону Рамиро, в надежде получить желаемый ответ.

— Я был не менее ошеломлен, когда впервые услышал это.

— В свете таких сообщений пример, приведенный мной относительно сеньора, жилище которого разрушили стихии, приобретает совершенно новый смысл…

— Ну конечно.

— Итак, принять ссуду от простолюдина, когда все остальные, более достойные средства исчерпаны, а без денег бедствие непоправимо, — для дворянина вовсе не является унижением?

— Нисколько.

— Вы так полагаете?

— Я в этом глубочайшим образом убежден.

— И если у этого простолюдина есть сын, честный малый, и, ссужая вас деньгами, он при этом просит руки вашей дочери, уступить его домогательствам не такая уж глупость… ведь даже гордецы Б. ввели в свою семью торговца мясом.

— Несомненно. И сейчас, когда мы беседуем наедине, без посторонних, я скажу вам более откровенно, чем в начале беседы, скажу без обиняков, что если бы честный и обеспеченный трактирщик из нашего с вами примера попросил руки одной из моих дочерей, я бы не задумываясь отдал ему дочь и даже всех ее сестер, если бы закон мне это позволял.

— Слово чести, дон Рамиро?

— Клянусь честью, дон Робустьяно. Но вы, мне кажется, слишком настойчиво обсуждаете наш пример. Не будет ли с моей стороны нескромным спросить у вас о причинах подобной настойчивости? Не стоите ли вы сами перед необходимостью принять решение в этом роде?

— Что вы, дон Рамиро! Ничего подобного? Вероника — моя единственная дочь, и у нее нет пока надобности выбирать жениха ни среди благородного, ни среди низкого сословия; а что касается моего дворца… Ба! он прочнее скалы… если не считать небольшого повреждения, нанесенного ему недавно. Но, благодарение богу, поправить это в моих силах и без посторонней помощи… Но могло бы случиться… когда-нибудь в будущем… Лучше поэтому заранее ввести ясность… потому что… но вы меня понимаете…

— О, вполне!

— Увы, дон Рамиро, пришел конец голубой крови…

— Да, и in saecula saeculorum! [150] Во веки веков! ( лат. )

— А посему прощай идальгия, прощай рыцарство, прощайте честь и благородство!

— Говорят, что на смену нам пришло новое поколение: дворянство дел, аристократия положения, денежная знать.

— Дьявольское дворянство, аристократия преисподней!

— Увы, нам ничего не остается, как признать ее…

— Лучше смерть!

— Вспомните, дон Робустьяно, о чем мы с вами только что толковали.

— Да, вы правы: мы превратились в ничто, никуда не годимся, ничего не стоим!

— Это тяжело, но это правда.

— О, презренная чернь!

— Что ж, презирайте ее, я разделяю ваши чувства… Но следуйте за жизнью… И, кстати, не желаете ли закусить, чтобы сделать жизнь более сносной?..