Хуан Валера - Испанские повести рассказы

— Не смею вас беспокоить, дон Рамиро.

— Что вы, какое беспокойство! Мне это доставит одно удовольствие, дон Робустьяно.

Дон Рамиро вышел из гостиной и в скором времени вернулся, неся на пожелтевшем от времени серебряном подносе два стаканчика, бутылку белого вина и горсточку черствых бисквитов, превратившихся в крошки.

Наслаждаясь ароматным навским вином, сеньоры коснулись новых вопросов, но дон Робустьяно не проявил к ним никакого интереса, после того как выяснил, что хотел. А посему он постарался возможно скорее закончить беседу и вернуться домой.

Прощаясь с гостем, дон Рамиро обещал нанести ответный визит.

— Для меня было бы тяжким оскорблением, если бы вы не оказали мне подобной чести, — ответил ему дон Робустьяно; а про себя решил, что сосед, как говорится, поцелует замок, да и отправится восвояси. Хотя его сословие и лишилось былой славы, он все же не мог решиться показать кому-либо свое жилище, особенно после урона, нанесенного ему во время грозы.

Весь обратный путь дон Робустьяно терзался сомнениями, пытаясь убедить себя в необходимости согласиться на предложение Торибьо. Но не повредит ли такой оборот дела его доброму имени? И вот как он в конце концов рассудил:

«Если все пренебрегли своим долгом, что мне за смысл сохранять непреклонность? Кто может упрекнуть меня за то, что я займу у Торибьо на ремонт дома? Кто может объявить союз Вероники с Антоном оскорблением для чести моего рода? Никто… Да, но моя кровь, мой нрав восстают против подобного недостойного решения… Впрочем, не стоит прислушиваться к этим голосам сейчас так же внимательно, как в былые времена. Я, можно сказать, уже почти лишен крова, а помощи со стороны моих знатных собратьев не жди… Словом, останься у меня крыша над головой да кусок хлеба, я прожил бы до самой смерти, не запятнав дворянской чести и осуждая всех, кто изменил долгу. Но другие уже давно покинули лагерь, к которому они принадлежали но рождению и по закону, а я в нынешних обстоятельствах могу и должен не стыдясь отбросить всякие сомнения и колебания, чтобы покончить с терзающей меня нуждой».

Нетрудно догадаться, к какому неожиданному решению пришел дон Робустьяно в результате беседы с доном Рамиро. Пусть же не удивит читателя поведение нашего героя в ходе дальнейшего повествования.

Дон Робустьяно добрался до дому, обжигаясь проглотил неизменную похлебку, которую дочь приготовила хуже чем когда-либо на сложенном наспех очаге в дровяном сарайчике, и сообщил Кривоножке письмом, что хотел бы срочно его повидать.

Торибьо не заставил себя долго ждать и тотчас явился к дону Робустьяно. Сеньор велел Веронике выйти; и как только дочь исполнила приказание, обратился к соседу:

— Торибьо, тебе, вероятно, известно, что в человеке есть нечто посильнее его воли…

— Конечно, сеньор, — его дух…

— Вот именно! Поэтому-то я был с тобой вчера несколько строже, чем хотелось бы.

Торибьо с изумлением слушал оправдания спесивого идальго.

— К черту, не будем вспоминать, дон Робустьяно! — воскликнул он любезно. — У меня на этот счет нрав легкий: стоит ли принимать близко к сердцу всякие огорчения… Так что кончим этот разговор… А лучше скажите мне, чем могу вам услужить?

— К этому я и перехожу. Тебе уже известно несчастье, которое вчера меня постигло; ты ведь сам был тому свидетелем…

— Да, сеньор.

— Необходимы срочные мерам, чтобы поправить беду.

— Да, сеньор. (К чему, интересно, он клонит?)

— У меня, само собой разумеется, хватит средств, чтобы произвести ремонт… Ты ведь не станешь этого отрицать!

— Упаси меня боже, сеньор!

— Но мои средства вложены в землю и прочую недвижимость, а они приносят доход не сразу и лишь при условии крайней бережливости. Не так ли?

— Сущая правда!

— А поэтому я не располагаю в настоящее время суммой, необходимой для того, чтобы немедленно приступить к делу… Так?

— Совершенно верно.

— Итак, что особенного, если бы я попросил каких-нибудь Хуана или Педро дать мне наличную сумму под залог имения — просто на всякий случай, если моих доходов не хватит.

— Ясно, что же тут особенного! Да я готов вам хоть сегодня ссудить сколько вам потребуется!

— Благодарствуй, Торибьо… Я Высоко ценю твое предложение и потому выражаю свое согласие…

Хитрый богатей, отвечая на вопросы дона Робустьяно, ломал голову, чем объяснить столь быструю перемену в поведении соседа. Тут он вспомнил, что утром дон Робустьяно куда-то ездил верхом. Очевидно, его утреннее путешествие имело целью попросить одного из окрестных дворян о милости, которую высокомерный сеньор не пожелал принять от простолюдина. Но, видимо, дон Робустьяно в этом мало преуспел. И все же Торибьо не намеревался теперь мстить и тем самым еще более омрачать и без того тяжкое состояние духа своего несчастливого соседа. Поэтому он весьма охотно изобразил на лице преданность. По правде сказать, надежда на осуществление заветных планов не покидала его, и сейчас он приготовился не упустить удобного случая.

— Э, черт побери! Этакий мужской разговор мне по душе! — сказал он идальго. — Разговор прямой и откровенный! Теперь скажите без стеснения, сколько вам потребуется.

— Что касается гарантий… — дон Робустьяно внутренне содрогнулся при мысли о новых унижениях, которых потребует от него Кривоножка.

— Что касается гарантий, — поспешно перебил его Торибьо, — то с меня хватило бы одной, дон Робустьяно.

— Какой именно? — спросил тот с дрожью в голосе.

— Чтобы вы пожали мою пятерню, — и Масоркас протянул идальго свою лапу.

Дон Робустьяно посмотрел на нее, как на ядовитую гадюку, но, еще раз принеся жертву на алтарь необходимости, подавил в себе возмущенную гордость и слегка прикоснулся тонкими холодными пальцами к здоровенной руке хандало, добавив при этом:

— Пожимаю с уважением.

«А теперь, дружище, самое главное», — подумал Масоркас; и чтобы вновь не разгневать дона Робустьяно, он повел речь осторожно:

— Что до суммы и сроков ее вручения, это как вам будет угодно. Вопрос пустячный. Но прежде… хотелось бы напомнить вам еще об одном дельце, которое осталось вчера нерешенным.

Дона Робустьяно снова охватило чувство отвращения, но опять его гордыня была принесена в жертву.

— Что касается того дела, — ответил он с явным неудовольствием, — так я решил, что тебе следует обратиться к той, кого оно непосредственно и прежде всего касается.

И он позвал Веронику. Удивлению Кривоножки, не было границ! «Чего только нужда не сделает с человеком!» — воскликнул он про себя.

Действуя так, дон Робустьяно стремился хотя бы отчасти избежать лишних унижений. А в том, что согласие с предложением Торибьо по существу для него унизительно, он не сомневался. Пусть уж лучше другой произнесет решительное слово — это будет не так оскорбительно для его достоинства. Надо сказать, что, несмотря на перемену в убеждениях, он оставался по-прежнему чувствительным к уколам самолюбия.