Хуан Валера - Испанские повести рассказы

И бедный философ, окончательно-выведенный из себя, в негодовании сплюнул.

Ангелы и херувимы, престолы и господства [178] Престолы, господства — ангельские чины в католической теологии. , святые и мученики обоего пола и просто рядовые праведники толпились у небесных врат, слушая жаркий спор, завязавшийся между авторами апокалипсиса и «Венца философии». Заслушавшись Иоанна Богослова, который изъяснялся на языке метафизики, разъяренный философ мало-помалу успокоился и в своем увлечении полемикой почти забыл о «недостойной комедии».

Двое праведников из толпы, окружавшей спорщиков, все время переглядывались украдкой, словно подбивая друг друга ввязаться в спор. Фома Аквинский и Гегель — это были они — на сей раз сошлись во мнениях: оба единодушно считали «Венец философии» бездарнейшей книгой и были очень недовольны, увидав автора ее на небе. Наконец Фома в нетерпении рванул на себе сутану и прервал непрошенного гостя громким возгласом:

— Nego suppositum! [179] Отрицаю сию посылку ( лат. ).

Доктор Пертинакс высокомерно обернулся, чтобы должным образом ответить доктору ангельского чина. Но тот не ограничился голословным отрицанием его посылки: он велел принести из небесной библиотеки свою «Summa Theologiae» и готовился всей её тяжестью обрушиться на противника.

Циник Диоген — не знаю, чем он заслужил небесное блаженство, разве что своими пикантными анекдотами, — циник Диоген предложил показать доктору Пертинаксу небесный дворец от подвала до самого чердака, чтобы тот воочию убедился в своих заблуждениях.

— Вот именно, — подхватил апостол Фома, — да узрит и уверует.

Но его тезка, Фома Аквинский, стоял на своем: он считал, что лучше всего опровергнет паралогизмы Пертинакса с помощью «Summa Theologiae». Сказано — сделано. Здоровенный красавец парень уже тащил на своих могучих плечах четыре увесистых тома прославленного сочинения. Это был Александр Пидаль-и-Мон, или, как его здесь попросту звали, Саша , — известный томист [180] Томист — последователь философии Фомы Аквинского, средневекового теолога и философа-схоласта. временно взятый на небо в качестве корреспондента.

Апостол Фома торжественно раскрыл одну из книг и сразу же напал на нужное место. Сложив большой и указательный пальцы в форме лупы, он начал было бормотать себе под нос по-латыни, но Пертинакс, набрав воздуху в легкие, заорал что было мочи:

— Пред моим «Венцом философии» должны умолкнуть все схоласты мира! Я доказал там…

— Послушайте вы, сеньор философ, — перебила его святая Схоластика, дама весьма ученая, — почему это я должна молчать? И кто вы такой, что позволяете себе здесь командовать?! Пускают сюда всех без разбора! Безобразие, да и только!

— Сеньора! — воскликнул святой Иов, отвешивая ей глубокий поклон. (В руке он держал черепок [181] По библейскому преданию, бог, желая испытать Иова, наслал на него нищету и болезни, — тело его покрылось струпьями, которые он счищал черепком. , служивший ему скребком.) — Сеньора, да рассудит вас бог и да внидет всяк, кто достоин, в царствие небесное. Нам всем здесь места хватит. Я думаю, что мой друг Диоген совершенно прав. Когда этот господин увидит Вселенную и небесный дворец в их истинном обличье, ему ничего другого не останется, как признать, что он жил заблуждаясь. Я не хочу обидеть моего ученого друга Фому Аквинского — боже упаси! — но, при всем уважении к его книге, я больше верю в великую книгу Природы, как говорят на Земле. Чудеса, созданные творцом, нагляднее всяких писаний! А потому, если нет возражений, я предлагаю избрать из нашей среды комиссию, которая бы сопровождала доктора Пертинакса и показала бы ему «Строение грандиозной архитектуры», как называл Вселенную испанец Лопе де Вега. (Право, жаль, что он не с нами!)

Святые обоего пола питали столь глубокое уважение к святому Иову, что Фома Аквинский был вынужден сдаться и велел Саше отнести книги обратно в библиотеку.

Комиссию выбирали поименным голосованием; и так как почти все небожители захотели принять в нем участие, времени ушло уйма. В результате избранными оказались следующие лица: святой Иов — единогласно, Диоген и святой Фома апостол — большинством голосов, а Фома Аквинский, Дунс Скот и Эспартеро [182] Дунс Скот Иоанн (он. 1270–1308) — английский философ-схоласт. Эспартеро Бальдомеро — испанский генерал и государственный деятель XIX в. не прошли.

Уступая просьбам комиссии, доктор Пертинакс согласился обозреть «все эти чудеса декораторского искусства, которыми ему хотят пустить пыль в глаза, но пусть знают, что затуманить его рассудок им не удастся».

— Не огорчайтесь, дружище, — утешал философа апостол Фома, пришивая к его ключицам крылья. Я тоже отказывался верить в воскресение господне, а потом увидел, пощупал — и поверил! То же будет и с вами…

— Вы забываете, сударь, — возразил ему Пертинакс, — что вы жили совсем в другое время — в век богословия, как говорит Огюст Конт. Я же сын века, отмеченного печатью «Критики чистого разума» и «Венца философии», а потому не верю ни в бога, ни в черта, ни в родную мать. Я верю только в то, что пока я сознаю, что сознаю самого себя, мое сознание существует. Однако я далек от того, чтобы, подобно невеждам, смешивать явления с непознаваемой сущностью. Иначе говоря, помимо того, что я сознаю свое «я», я сознаю, что все, что я сознаю (включая и меня самого), является одной кажимостью, реальность которой интересует субъекта лишь с точки зрения чувственных желаний и свободы воли. Эта чувственная иллюзия пагубна в силу своей иррациональности и первородного греха; но коль скоро обманчивая видимость желаний разрушается, не остается ничего, доступного исследованию, и даже само стремление к познанию исчезает…

Кроме святого Иова, никто, кажется, не прислушивался к этой тарабарщине.

Почесав черепком лысину, святой Иов ответил Пертинаксу:

— Ну и горазд же ваш брат чепуху молоть! Не обижайтесь, но вы такого вбили себе в голову, то бишь — в кажимость, или как там ее, что придется нам попотеть, пока у вас пелена с глаз спадет!

— Пошли, пошли! Довольно разговоров! — прервал его Диоген. — Вы, верно, помните, как я ответил на софизмы элеатов, когда они вздумали отрицать движение. Так скорее же в путь!

И началось путешествие по бесконечному пространству. Бесконечному? Так по крайней мере полагал Пертинакс.

— Вы что, — спросил он, — намерены показать мне всю Вселенную?

— Конечно, — ответил святой Фома апостол (в дальнейшем речь пойдет именно о нем, а не о его тезке), — много времени для этого не понадобится.

— Но позвольте! Ведь Вселенная, — а под Вселенной я понимаю непознаваемый мир явлений, — бесконечна! Как же вы мыслите себе границу бесконечного?