Хуан Валера - Испанские повести рассказы

Далее следовало обвинительное заключение с подписями председателя и членов трибунала.

— Он! Он! — в ужасе прошептал дон Гаспар. — Он приговорил к смерти несчастного, в чьей невиновности был совершенно уверен. Бедный брат, убитый с еще большей жестокостью, чем отец! Несчастное беззащитное существо, попавшее в когти хищника, который растерзал его!

Капеллан закрыл лицо руками и разразился глухими рыданиями без слез. В дверь постучались.

— Сегодня я не могу никого принять, — с трудом произнес капеллан, — я нездоров.

— Сеньор дон Гаспар, откройте! Это я, Бернардо; мне необходимо видеть вас, — послышался голос за дверью.

Отец капеллан, узнав по голосу старого друга своего отца, постарался придать лицу спокойное выражение и открыл дверь.

— Дядюшка Бернардо, — сказал он, — вы уже, верно, знаете о новом несчастье, ниспосланном мне богом… я не в силах ни с кем говорить.

— Мне известно все и даже больше, чем ваша милость полагает, — ответил старик. — Я пришел сообщить вам, что ваш брат не виновен.

— Я в этом не сомневался, бедняга не способен был на преступление, — возразил капеллан. — Но улики свидетельствовали против него, а он был слишком слаб, чтобы защищаться, — вот почему истина не была обнаружена.

— Но пробьет час, дон Гаспар…

— Слишком поздно! — простонал капеллан, тяжело опускаясь в кресло.

— Эта беда омрачила остаток моих дней, сеньор, — сказал старый солдат, и впервые слезы покатились по обветренным щекам человека, чья твердость граничила со стоицизмом. — Право, Хосе как будто сам желал свершения своей злосчастной судьбы. Я просил его немедленно сообщить мне в случае ареста, но он не сделал этого. Бог не дал ему ясного разума, а в своих одиноких скитаниях по горам он и вовсе одичал.

— Как, разве вы его видели после побега из армии? — спросил взволнованный капеллан.

— Да, сеньор, — ответил Бернардо. — Но выслушайте все, что я расскажу. Когда распространился слух, будто Хосе убил отца, я сказал, что это неправда; то же самое я подтвердил и перед судьей, когда меня вызвали для дачи показаний. Правда, у меня не было иных оснований, кроме того, что я его хорошо знал. «Бедняга не способен убить муху», — сказал я; и мое убеждение в невиновности Хосе было сильнее, чем все улики против него. У меня зародилось подозрение насчет истинного убийцы, — ведь того, другого, я тоже хорошо знал; но я не смел назвать его имени, пока у меня не было доказательств.

— Кого же вы подозреваете в убийстве? — спросил капеллан, впиваясь глазами в собеседника.

— Вы этого Каина не знаете, падре, но дело в свое время выйдет наружу, — все вытянем, если веревочка не оборвется. Когда случилась беда, я забрал к себе собаку убитого друга; хороший, верный пес, доброй породы! Однажды, когда я проходил мимо покинутой корчмы, пес замер у дверей и жалобно завыл. Как я ни звал его, он ни на шаг не отходил от дома. «Придется открыть, — сказал я себе, — пусть пес увидит, что дом пуст». Едва я открыл дверь, которая в ту пору была еще на своем месте, как пес так и кинулся в комнаты. Он бегал, принюхивался, словно искал чего-то, останавливался, поднимал морду и выл. Наконец он подбежал к углу, где обычно спал на соломенной подстилке, вытащил какой-то лоскут и принялся его трепать. Я бросился к собаке и отнял у нее лоскут; разглядев его, я сообразил, что у меня в руках кусок, вырванный из штанов убийцы. Как видно, бросившись на защиту своего хозяина, пес встал на задние лапы и вырвал у душегуба большой клок штанов вместе с карманом… а в кармане оказалось письмо.

— Письмо? — переспросил капеллан.

— Да, сеньор, письмо. Правда, письмо любовное и ничего не пояснявшее, но оно лежало в конверте, а этого достаточно: из малой искры вспыхивает пламя.

— Дядюшка Бернардо! — воскликнул капеллан, вставая и хватаясь за голову. — В ваших руках было спасение невинного человека, а вы дали ему погибнуть!

— Погодите, ваша милость, я еще не кончил, — с жаром возразил Бернардо, — выслушайте меня до конца и тогда судите. Я не знал, как быть. Хосе где-то скрывался, его искали, но тщетно; то же было и с преступником. Я поразмыслил и решил: стоит только негодяю узнать, что его подозревают, как он постарается уничтожить Хосе, единственного свидетеля. Чтобы избежать нового преступления, я предпочел хранить улику до тех пор, пока убийца не будет найден, и пообещал судебному писцу хорошее вознаграждение, если он известит меня, когда кто-нибудь из них попадет в тюрьму; хотя, признаться, я думал, что обоих доставят в наше село, чтобы вести следствие. Но оба точно в воду канули; шли годы, а о них не было ни слуху ни духу.

Как-то мне пришлось побывать по делам в Ронде и окрестных селениях. И вот однажды, охотясь на зайца в горах, я встретил пастуха и с удивлением узнал в нем Хосе. «Вот где ты обретаешься», — обрадовался я. «Да, дядюшка Бернардо, — ответил он спокойно, — только никому об этом ее рассказывайте, не то на меня снова военный мундир напялят». — «Ты что же, один бежал?» — спросил я. — «Нет, сеньор, вдвоем, но я не смею его назвать, — он не велел, и я памятью покойной матери поклялся молчать». — «Ладно, не будем о нем говорить, — согласился я. — Но что же вы оба делали, когда убежали?» — «Мы скрывались в Альгарских горах, — ответил Хосе. — К вечеру приятель послал меня к знакомым пастухам попросить хлеба; уж очень мы устали и проголодались». — «Ладно, — сказал я, — а потом?» — «Потом дождались ночи, — ответил Хосе, — и тогда товарищ отправился к моему отцу попросить, не поможет ли он нам». — «Почему же, ты сам не пошел к отцу?» — удивился я. «Да товарищ сказал, что отец разозлится, когда увидит, что я бежал с военной службы». — «А товарищ ничего у тебя не взял?» — «Да что у меня было взять? Хотя верно… Он попросил у меня наваху и платок, да так и забыл вернуть, а я не напомнил, пожалел его: парень был здорово напуган, — по дороге он узнал, что за нами погоня, и даже видел одного из солдат. Он принес мне, дай бог ему здоровья, мою старую пастушескую одежду — еле выпросил у отца — и велел переодеться да уйти в горы, а сам решил податься в Португалию. Вот я здесь и очутился». — «А он не поделился с тобой тем, что прислал отец?» — «А что мог прислать отец? Как же, пришлет он, жди! Конечно он от отца ничего не получил; да я на это и не надеялся». — «Так, верно, у отца нет денег, паренек», — сказал я. «Что вы, сеньор, конечно есть! Больше ста унций золотом! Я сам однажды подсмотрел». — «А ты не говорил об этом товарищу?» — «Как же, сеньор, как же; но я предупреждал, что у отца вырвать деньжата можно разве что с сердцем. Вот так и вышло». — «Послушай, Хосе, а твой товарищ сказал тебе о смерти отца?» — «Пресвятая дева! Как, сеньор, батюшка умер?»

Признаюсь, я побаивался, не испортил ли тот негодяй нашего дурачка Хосе. Как говорит пословица — с кем поведешься, от того и наберешься. Но мой вопрос вызвал у Хосе такое непритворное изумление и горе, что мои последние сомнения рассеялись. «Да, дружок, твой отец помер!»