Хуан Валера - Испанские повести рассказы

— Это было бы ужасно, если бы соответствовало истине.

— А как ты думаешь, хорошо ли выдавать себя за сына богатых землевладельцев, если твой отец всего-навсего бедный батрак?

— Конечно это было бы смешно.

— Теперь ты понимаешь, почему я не желаю для твоей дочери союза с человеком, который не только отказывается от своих родителей, но вдобавок обладает таким низменным тщеславием?

— Брат, я не очень-то доверяю твоим сведениям; возможно, речь идет о других Герра, — ведь эта фамилия очень распространена. Но допустим, что это так, — неужели маленькие человеческие слабости могут перевесить положительные качества полковника Герра, благодаря которым он становится завидной, если не блестящей, партией для моей дочери? Полковник сделал отличную карьеру, его достоинства неоспоримы.

— Ну, хорошо, о военной карьере я не спорю. А каков он в личной жизни?

— Нет ни одного товарища, который был бы о нем плохого мнения. Кроме того, у него порядочное состояние.

— Да, — согласился старик с горькой усмешкой, — состояние, нажитое игрой в карты.

— В Америке это не считается пороком, — возразил генерал, принужденно рассмеявшись, чтобы скрыть, насколько ему неприятен этот разговор; он считал своей обязанностью защищать честь будущего зятя.

— Да, да, прошлое исчезает, как след корабля в море! — воскликнув с горечью старик. — Можно ли удивляться, что свет ныне потерял стыд и совесть, если даже такие честные и достойные люди, как ты, стараются оправдать гнуснейшие поступки?

— Брат, не забудь, что моя дочь его любит, — напомнил генерал с глубокой грустью.

— Твоя дочь — прекрасная разумная девушка, она никогда не позволила бы себе увлечься, если бы ты воспротивился ее выбору.

В эту минуту в кабинет вошел, сияя улыбкой, полковник, которого брат генерала принял, как всегда, сухо и холодно. Генерал же, напротив, постарался удвоить знаки внимания к будущему зятю, чтобы загладить впечатление от нарочитой холодности брата. Не прошло и получаса, как в дверь кабинета раздался стук.

— Войдите! — сказал генерал.

Дверь отворилась, и на пороге показался молодцеватый старик в одежде андалусского крестьянина.

— Бернардо, наконец-то ты пришел! — воскликнул генерал и, бросившись навстречу вошедшему, обнял его. Взяв гостя под руку, он повел его в глубь кабинета и представил брату и полковнику. — Бернардо, мой верный друг и отважный спаситель, которому я обязан жизнью. Поглядите, — добавил он, поднимая седую прядь со лба старика, которого он. назвал своим спасителем, — взгляните на этот шрам, след вражеской сабли; доказательство преданности Бернардо такое же вечное, как память о нем в моем сердце. Ну, как поживаешь, друг? Вижу, что годы пронеслись над тобой, как над крепким дубом, не причинив тебе никакого ущерба, только серебро в волосах появилось да лицо потемнело.

— Сеньор, — ответил старик, — мне грешно жаловаться на здоровье, да и духом я никогда не падаю; конечно, случаются и у меня беды, но ведь слезами горю не поможешь. А вы, ваша милость, и в самом деле молодцом выглядите! Правда, вы ровно на десять лет меня моложе. Я уже слышал, что ваше превосходительство женились и детки у вас замечательные, дай им бог здоровья!

— Ты их увидишь, Бернардо, обязательно увидишь! А как твои дети, жена?.

— Сеньор, моя жена так сгорбилась и сморщилась, что ее не отличишь от сухого каштана. А дети — один в армии, другие поженились и обзавелись ребятишками.

— Я тебя больше не отпущу, Бернардо, ты останешься со мной.

— Сеньор, не могу же я покинуть жену.

— Возьмешь ее с собой.

— Что вы, сеньор! Легче картезианский монастырь сдвинуть с места. Разве ее оторвешь от детей и внуков?

— Ну ладно, я собираюсь купить имение, там и для тебя местечко найдется. Считай, что ты теперь распростился со всеми невзгодами. Вот мой брат, о котором я так часто тебе рассказывал, а вот, — указал генерал на полковника, — мой будущий зять.

При появлении старика дон Виктор Герра изменился в лице и сделал движение, чтобы взять шляпу и уйти, но, рассудив, что отныне человек этот будет приходить сюда ежедневно и встречи с ним не избежать, полковник снова сел и принялся за газету с видом невозмутимого спокойствия. Он привык надеяться на свою счастливую звезду и полагал, что узнать его теперь невозможно. Когда генерал подошел, чтобы представить ему своего бывшего вестового, полковник надменно поднял голову и слегка поклонился, приветствуя гостя.

При виде полковника старик застыл в изумлении, не в силах оторвать глаз от бледного, надменного лица.

Между тем генерал позвонил в колокольчик.

— Проводи гостя, — сказал он вошедшему слуге, — вели подать ему завтрак и окажи всяческое внимание, как члену нашей семьи. Пойди отдохни, Бернардо; вечером я познакомлю тебя с женой и детьми, они давно жаждут увидеть тебя, — И генерал подтолкнул к дверям старика, который все еще не мог прийти в себя от столь неожиданной встречи.

— Как звать этого полковника? — спросил он у слуги.

— Дон Виктор Герра. А вы его знаете?

— Готов в этом поклясться. Только в ту пору он не был полковником и звали его иначе. Впрочем, прежде чем утверждать это, я хочу проверить; ведь прошло немало времени.

Старику не лез кусок в горло. Он поспешил подняться из-за стола и выйти под тем предлогом, будто ему понадобились дорожные сумки. Однако он остановился внизу и замер у лестницы, точно кого-то поджидая; взгляд его горел нетерпением. Бернардо узнал в полковнике убийцу корчмаря; не веря своим глазам, он решил пойти на хитрость, чтобы убедиться в истине.

Прошло около получаса, и на лестнице послышались шаги; увидев, как по ступенькам спокойно и невозмутимо спускался тот, кого он ждал, старик отступил в тень за выступом.

Едва полковник сошел с последней ступеньки, раздался голос:

— Хуан Луис!

Полковник живо повернул голову.

— А, ты еще не забыл своего имени, Хуан Луис Головорез, грабитель и душегуб?! — закричал Бернардо, становясь прямо перед полковником. — К несчастью, ты позабыл, что рано или поздно правда всплывет наружу, как бы высоко ты ни залетел.

Словно пораженный громом, полковник прислонился к стене, чтобы не упасть, затем, подобно тонущему, который пытается спастись, сделал отчаянное усилие и, взяв себя в руки, сказал с притворным презрением:

— Вы что, с ума сошли? Не знаю, пожалеть ли ваше безумие, или покарать вашу наглость?

— Наглость? — дрожа от негодования, повторил старик. — Ты еще смеешь говорить о моей наглости, низкий, бесчестный человек! На грабеже и на крови ты построил свое благополучие; вообразил, что тебе удастся, как змее, сбросить старую кожу и остаться безнаказанным, прикрывшись чужим именем. Но ты забыл о боге, забыл, что от его карающей руки никто не скроется.