Хуан Валера - Испанские повести рассказы

— А вот послушай! Как бы ни попортились яблоки, всегда можно отобрать такие, у которых хоть один бочок сохранился целым и невредимым. Вот все эти хорошие кусочки я тщательно вырезала и из них-то и сварила этот чудеснейший компот, который принес мне заслуженную похвалу и славу.

— А что же ты сделала с гнилыми яблоками?

— Кинула в помойку.

— Ну, хорошо, теперь прощай, уже пять часов, — пойду-ка я займусь делами и попробую не хуже тебя разделаться со своим компотом.

На другой день король Перико проснулся, чуть не лопаясь от злости. Собрав всех своих подданных, он отделил немногих еще не испорченных от большинства прогнивших и сварил превосходнейший компот из хороших министров, наместников, губернаторов, судей и прочих, а плохих бросил в помойную яму, иначе говоря — в тюрьму.

Очень прошу сеньоров журналистов всегда приводить эту сказку во время правительственных кризисов, а еще больше прошу сеньоров королей осмотрительно готовить компот и не бросать гнилые яблоки в кастрюлю, а хорошие — на помойку.

Помнишь, друг Эдуардо, как приставали к нам наши дочки с просьбами рассказать им сказку, когда они, бывало, собирались прошлой зимой у тебя в доме, чтобы вволю поиграть и порезвиться? Как мне было не вспомнить об этом, когда я получил письмо, в котором ты, на правах старого друга, настойчиво требуешь от меня сказки. Эге! Стало быть, ты тоже любишь сказки, как твоя Мария и моя Асенсион? Да и не удивительно, ибо ты при всей суровости и мужественности твоего ума сохранил сердце ребенка.

Ну, вот тебе сказка, хоть и не та, наверно, что ты просил, — ведь ты небось ждал хорошую, а я тебе посылаю плохую.

Есть в Энкартасионес, в Бискайе, чудесная долина, которую мы оба любим и должны любить, потому что там кое-кто живет и вспоминает нас с тобой ежедневно. Помнишь ту церковь на северном краю долины, окруженную дубами, каштанами и орешником? А помнишь тот хуторок, что белеет на холме, над церковью, среди фруктовых деревьев? Помнишь ли, наконец, то узкое глубокое ущелье, где, скрываясь в тени дубовых и каштановых рощ, бежит к морю река, орошая зеленые луга и долины? Так вот, если ты все помнишь, держи это в памяти и впредь, ибо все, о чем я собираюсь рассказать, произошло, по словам добрых жителей долины, у входа в эту самую церковь, на этом самом холме и в этом самом ущелье.

В книжке, что вышла в свет под простым, но метким названием: «Пестрые сказки», я уже подробно рассказал о бедном мельнике по прозвищу Сенека; он был своего рода знаменитостью в Энкартасионес.

Сен е ка, надо думать, отнюдь не был С е некой, да и современники, видимо, не считали его таковым, раз они упорно ставили ударение на втором слоге его имени, а не на первом; а впрочем, какое-то духовное сходство с кордовским философом у него все же было, на что указывает сходство имен Сенеки и С е неки.

Сенека жил на мельнице; ее развалины и сейчас еще виднеются в ущелье, на дне которого бежит к морю река, орошая долину, где кое-кто живет и вспоминает нас с тобой ежедневно.

Итак, внизу в ущелье стояла мельница Сенеки, а наверху, в доме, белевшем на холме, жил бедняк по прозвищу Ангел; не в церкви при крещении получил он это имя, а заслужил его своей необычайной кротостью и простодушием.

И вот в праздничные дни при первом ударе колокола к обедне Ангел выходил из своего домика, а Сенека — с мельницы, накинув куртку, взяв в руки крепкую палку да прихватив с собой неизменную трубку. Приятели направлялись к церкви — первый вниз по холму, второй вверх по реке. Встретившись в каштановой рощице у подножья холма, они затевали беседу такого рода:

— Здорово, Сенека!

— Здорово, Ангел!

— Хороший у тебя табачок, а?

— Крепкий, как бразильское дерево.

— Дай-ка мне набить трубку, а то мой — что солома.

— Да хоть две набивай!

И тут Сенека протягивал Ангелу или Ангел Сенеке кожаный кисет, затянутый ремешком с костяной прочищалкой на конце. А набив трубки и закурив, они продолжали путь через каштановую рощу, и такие клубы дыма поднимались над листвой, словно в роще целый костер горел.

Однажды утром, как обычно, едва раздался первый удар колокола к обедне, встретились Сенека с Ангелом в каштановой роще. Стояла зима, но утро было прекрасным, небо казалось «вымытым», как там говорят, и солнце сияло во всем своем великолепии. Было на редкость тепло; впрочем, в Бискайе, особенно на побережье, почти не знают ни сильной жары, ни холода. Тем не менее Ангел был расстроен и печален, даже трубка у него погасла. Это последнее обстоятельство удивило Сенелу, и не успели они поздороваться, как он протянул Ангелу свой кисет с табаком.

— Лучше бы мне чертова перца накуриться да и лопнуть! — сказал Ангел, отстраняя кисет.

— Что с тобой стряслось? — спросил его Сенека.

— Да то, что в этом году, как и в прошлом, придется мне одному перекапывать поле, хотя у моей жены и сыновей побольше силы, чем у Очаранского силача [11] Очаранский силач был настоящим Геркулесом, и о его подвигах я рассказал в «Главах одной книги». ( Прим. автора. ) .

— Послушай-ка меня внимательно, тебе это будет полезно, — сказал Сенека. — Купил я как-то раз ослицу на ярмарке в Арсеньяге.

— Оставь меня в покое с твоей ослицей, я и сам хороший осел, если такой груз на себе тащу один, — перебил его Ангел, недовольный тем, что Сенека, как он думал, хочет его отвлечь, вместо того чтобы помочь ему советом.

Но тот продолжал как ни в чем не бывало:

— Красивая это была ослица, и я пришел в такой восторг, что купил для нее самую нарядную сбрую, какую только мог подыскать на ярмарке, задал ей двойного корма — пусть поправляется — и поклялся никогда не бить, чтобы не испортить ее холеной шкуры. Ослица на вид была так хороша, что только благодари господа бога; но скоро я понял, что ни мои заказчики, ни я ничего не выиграли от покупки этой красавицы: насколько она была откормленной да гладкой, настолько же она была слабосильной, — стоило на нее взвалить одну фанегу [12] Фанега — мера емкости, равная 55,5 л. муки, как у нее уже ноги подгибались, и через два-три дня оказалось, что от нее нет никакого толку. «Плохо дело!» — сказал я однажды, когда пришлось мне заменить ослицу и нагрузиться самому мешками, которых с нетерпением ждали мои заказчики. «Плохо дело, да надо помочь беде, а не то я окажусь большим ослом, чем эта ослица». Пораскинул я мозгами в ту ночь и додумался, что следует урезать ослице корм и с помощью хорошей ореховой палки научить ее взбираться на холмы.