Эжен Сю - Зависть

И он быстро вышел.

- Фредерик, - позвала его Мари тоном упрека, когда он выбегал из салона.

Затем, повернув к Давиду свое ангельское лицо, на котором блестели от слез большие голубые глаза, она трогательно заметила:

- Ах, сударь, еще раз извините. Ваши доброжелательные слова, которые вы только что произнесли, позволяют мне надеяться, что вы поймете мои сожаления. Они по крайней мере заслуживают вашу снисходительность к этому несчастному ребенку.

- Он страдает, надо жалеть и успокаивать его, - ответил Давид растроганным голосом, - я сейчас был поражен бледностью его лица, его горестным выражением. Но погодите, мадам, он вышел из салона, не оставляйте его.

- Пойдемте, мадам, скорее, - доктор Дюфур предложил руку мадам Бастьен.

Так, колеблясь между удивлением, которое вызвало в ней доброжелательство незнакомца, и своими опасениями, быстро вышла вместе с доктором, чтобы присоединиться к Фредерику.

Оставшись один, Давид приблизился к окну.

В тот момент, когда он наклонился, то увидел мадам Бастьен, которая, вытирая платком глаза и опираясь на руку доктора Дюфура, садилась в коляску, где уже находился Фредерик, под насмешки и шутки довольно большого количества зевак, оставшихся на Мэл после проезда процессии св. Губерта и бывших свидетелями недавнего злоключения старого коня.

- Эта старая кляча не забудет доброго урока, который ей преподнес молодой маркиз, - сказал один.

- Вот была потеха, когда этот неуклюжий коняга, таща за собой коляску, втиснулся между великолепными экипажами г-на маркиза! - добавил другой.

- Ах, этот конек запомнит день св. Губерта! - восклицал третий.

- О, и я тоже запомню его, - бормотал Фредерик дребезжащим от бешенства голосом.

Как раз в этот момент мадам Бастьен с помощью доктора села в коляску.

Тогда Фредерик, вышедший из себя от доносившихся до него насмешек, яростно стегнул старого коня, который помчался галопом через толпу.

Напрасно мадам Бастьен умоляла сына сдерживать аллюр коня - несколько человек едва не были раздавлены. Ребенок, посторонившийся недостаточно быстро, получил от Фредерика удар кнутом, но скоро, свернув на край бульвара, коляска исчезла под гневные крики толпы, которая провожала ее гиканьем.

Проводив Мари Бастьен до ее коляски, доктор Дюфур поднялся к себе и нашел своего друга облокотившимся на подоконник и погруженным в задумчивость.

От шума закрываемой им двери Давид очнулся и пошел навстречу доктору, который грустно сказал, имея в виду мадам Бастьен и только что разыгравшуюся сцену, очевидцами которой они были:

- Ах, бедная женщина, бедная мать!

- Ты прав, Пьер, - сказал Давид, - эта молодая женщина кажется мне достойной всяческого сожаления.

- Да, и еще большего сожаления, чем ты думаешь, ибо для нее весь мир заключен в сыне. Посуди, как она должна страдать!

- Ее сын? Можно принять юношу за ее брата. Ей едва дашь по виду больше двадцати лет.

- Ах, мой дорогой Анри, привычки сельской уединенной жизни, отсутствие сильных волнений (так как беспокойства, причиняемые ей сыном, начались лишь несколько месяцев назад), спокойствие существования, размеренного, как в монастыре, надолго сохранили во всей свежести цветок юности, так поражающий в мадам Бастьен.

- Значит, она вышла замуж очень молодой?

- В пятнадцать лет…

- Боже мой, как она прекрасна! - сказал Давид после минутного молчания, - и прекрасна особенной красотой и девственной, и материнской, которая придает мадоннам Рафаэля столь божественный вид.

- Мадонна? Ты не мог бы сказать вернее, Анри.

- Как?

- Вот в двух словах история мадам Бастьен. Она тебя заинтересует, и ты увезешь по крайней мере трогательные воспоминания об этой женщине.

- Ты прав, мой друг. В моем путешествии это будет приятной темой для размышления.

- Мари Ферваль была единственной дочерью довольно богатого анжерского банкира. Несколько неудачных финансовых операций повернули фортуну к нему спиной.

Тогда он вступил в деловые отношения с человеком по имени Жак Бастьен, который занимался обычной спекуляцией в нашей стране - он был торговцем землями.

- Торговцем землями?

- Он покупал в некоторых местностях значительные участки земли и продавал их потом по частям, так, чтобы их могли приобрести самые мелкие земледельцы.

- Я понимаю.

- Жак Бастьен, как и я, был уроженцем этого городка. Его отец скопил солидное состояние за то время, когда имел нотариальную контору. Жак был его первым клерком. После смерти отца Бастьен пустился в спекуляции, о которых я говорил. Тогда из-за беспокойства за г-на Ферваля, у которого он сделал несколько крупных вкладов, он мог предоставить ему распоряжаться своими капиталами, оказав огромную услугу. Мари исполнилось пятнадцать лет, она была прекрасна, как ты видел, и образованна так, как может быть образованна и воспитана дочь скуповатого провинциала, которая привыкла смотреть на себя, как на первую служанку в доме, и совмещать несколько занятий по хозяйству.

- То, что ты говоришь, меня крайне удивляет, Пьер! Ничего нет легче, чем представить на мгновение разницу между манерами такой женщины и мадам Бастьен…

- Нет ничего общего, говоришь? Нет ничего, что заставило бы почувствовать самое примитивное воспитание.

- Да, и тем более невозможно выразиться трогательнее и достойнее, чем эта молодая женщина в почти жалком положении, в котором она только что очутилась предо мной.

- Это правда, и я был бы изумлен, как и ты, если бы не был очевидцем других метаморфоз, происшедших с мадам Бастьен. Она была совсем молоденькой девушкой, когда произвела сильное впечатление на нашего торговца землями. Однажды он мне сказал: «У меня есть желание сделать большую глупость - жениться на красивой девушке. Пусть эта девушка будет глупой, но зато первоклассной хозяйкой. Она ходила на рынок с отцовской кухаркой, она делает великолепные варенья, и ей нет равных в штопке белья и вышивании».

Шесть недель спустя Мари, несмотря на свое отвращение, на свои просьбы и слезы, повиновалась непреклонной воле отца и стала… мадам Бастьен.

- А г-н Бастьен знал об отвращении, которое он ей внушает?

- Конечно, и это отвращение вполне справедливо, так как Бастьен, которому теперь сорок два года, еще более некрасив, чем я. Но он обладал тем, чего я не имею - у него бычье телосложение. Это один из таких громадных людей, у которых, не волосы, а целая грива, лошадиная грудь. Представь себе Геркулеса Фарнезе, но сильно располневшего, так как господин Бастьен весьма прожорлив. К тому же он не следит за внешностью и очень неопрятен. Таков его внешний облик. Что касается его духовного мира, то это разбитной хитрец, воспитанный в провинциальных традициях: он одержим большой и настойчивой идеей - добиться большой удачи и стать депутатом. За пределами своих спекуляций он грубиян, невежда, гордый деньгами, которые он скопил, и своими пошлыми шуточками. Не будь он настоящим животным, он производил бы впечатление удивительного глупца. Очень склонный к скупости, он полагает, что поступил щедро в отношении своей жены, предоставив в ее распоряжение слугу-садовника Жака и старого коня для поездок в город. Единственное и большое достоинство г-на Бастьена в том, что он проводит три четверти своего времени в дороге и вне дома ради своих покупателей земель. Когда он возвращается к себе домой на ферму, которую он должен тщательно беречь на случай какой-либо неудачной операции, он себя занимает этим стоящим делом. Уходит на заре, чтобы наблюдать за посевами, обедает в поле, возвращается к ночи, плотно ужинает, пьет, как буйвол и часто пьяный засылает за столом.