Эжен Сю - Зависть

- Ну, прощай, Пьер, - Давид сжал руку друга в своей руке. Напиши мне в Нант и не забудь сообщить новости о мадам Бастьен и ее сыне. Если я узнаю, что она меньше тревожится, это явится добрым знаком для моего путешествия. Ну, еще раз до свидания, до встречи, милый Пьер.

- До свидания, пусть Бог услышит тебя, - и доктор Дюфур обнял своего друга.

- Теперь, Пьер, проводи меня до дилижанса, я хочу пожать тебе руку, садясь в экипаж.

Несколько минут спустя Анри Давид 'уехал в Нант, где он должен сесть на бриг «Эндимион».

«Последняя капля переполняет чашу», - гласит пословица.

После сцены, происшедшей в Пон-Бриллане, в день св. Губерта, сердце Фредерика преисполнилось желчью.

В наказании молодым маркизом его коня Фредерик увидел оскорбление или, вернее, предлог, который позволил бы ему открыто заявить Раулю де Пон-Бриллану о своей ненависти, в надежде толкнуть того на яростную месть.

По возвращении на ферму после ночи, прошедшей в мрачных размышлениях, сын мадам Бастьен написал утром записку такого содержания:

«Если вы не трус, вы придете завтра к скале Гранд-Сир с ружьем, заряженным пулями. При мне тоже будет ружье. Приходите один, ибо я явлюсь один…

Я вас ненавижу. Вы узнаете мое имя, когда я выскажу вам в лицо причину своей ненависти.

Скала Гранд-Сир находится в уединенном месте в вашем лесу Пон-Бриллан. Я буду вас завтра ждать все утро, весь день, если надо. У вас нет никакого довода, чтобы пренебречь этим свиданием».

Этот почти безрассудный поступок объясним только вспышкой ненависти и возрастом Фредерика, так же, как незнанием жизни и изолированностью, в которой он жил.

Написанную записку Фредерик адресовал Раулю де Пон-Бриллану и стал ждать часа, когда сельский посыльный зайдет на ферму и отнесет письмо, предназначенное маркизу, на почту в Пон-Бриллан.

В течение этого дня юноша скрывал свое намерение и притворялся более спокойным, чем обычно.

Когда наступил вечер, он сказал мадам Бастьен, что чувствует себя усталым и желает спать до позднего утра - пусть в его комнату никто не приходит до тех пор, пока он не встанет. Молодая мать, надеясь, что отдых пойдет на пользу сыну, согласилась с его желанием.

Едва рассвело, юноша бесшумно открыл окно своей комнаты, которую можно было пройти лишь через спальню матери, и легко вылез во двор, тем более, что комнаты находились на первом этаже. В его распоряжении был тяжелый кусок свинца, и он пошел попросить старого садовника отлить несколько пуль. Фредерик объяснил, Что идет в засаду на кабанов с арендатором.

Это показалось садовнику правдоподобным. С помощью нехитрого приспособления он отлил шесть пуль и вручил их молодому хозяину.

Тогда тот поспешно отправился к скале Гранд-Сир, находившейся в одном из самых глухих уголков леса.

Приближаясь к месту свидания, которое он назначил молодому маркизу, Фредерик ощутил неистовое сердцебиение. Он был уверен, что разъяренный оскорблением и вызовом, который заключала записка неизвестного врага, Рауль де Пон-Бриллан захочет отомстить за него.

- Он меня убьет или я его, - разговаривал сам с собой молодой человек. - Если он меня убьет, тем лучше. К чему влачить существование, навсегда отравленное завистью. Если же я его убью…

При этой мысли он вздрогнул. Затем, почти устыдившись своей слабости, сказал:

- Что же, если я его убью, будет еще лучше. Ему не придется больше наслаждаться теми благами, которые вызвали мою зависть. Если я его убью, - добавил несчастный, ища доводы оправдать в собственных глазах это мрачное решение, - его великолепие не оскорбит больше моей бедности и тех, кто еще более достоин, жалости, чем я.

Погруженный в такие мрачные мысли, Фредерик скоро достиг скалы Гранд-Сир. Ее так называли уже несколько веков в память об одном из сеньоров Пон-Бриллана, по приказу которого она была сооружена из гранитных глыб неподалеку от одной из дорог пересекавших лес.

Каштаны и огромные ели тянулись из глубины расщелин в скалах. Это было место уединенное и дикое, полное мрачного величия. Солнце, уже вставшее, играло везде на глыбах серого гранита, покрытого мхом. Его алые лучи скользили через деревья, лишенные листвы. День обещал быть замечательным, что нередко случается в конце осени.

Фредерик положил свое ружье в каком-то подобии естественного грота, образованном глубокой впадиной, наполовину скрытой густым занавесом из плюща, проросшего в трещине наверху.

От этого места до так называемой дороги Коннетабля было около сорока шагов. Маркиз мог явиться только по этой дороге, где рос кустарник и притаился Фредерик. Отсюда, не будучи замеченным, он мог далеко просматривать дорогу.

Час, два, три уже протекли. Рауль де Пон-Бриллан не появлялся.

В своем лихорадочном нетерпении, не веря, не в силах подумать, что маркиз презрел его вызов, Фредерик счел возможным объяснить опоздание своего врага. Тот мог получить письмо только утром. Конечно, чтобы идти одному, ему нужно принять кое-какие меры предосторожности, может быть, он хочет дождаться конца ДНЯ.

Время тянулось медленно в таких терзаниях. Один раз Фредерик подумал о своей матери и об ее отчаянии, говоря себе, что, может быть, настанет час, когда он прекратит свое существование.

Это размышление на несколько минут пошатнуло мрачное намерение юноши, но скоро он сказал:

- Нет, лучше умереть. Моя смерть заставит мать пролить меньше слез, чем моя жизнь, - я вижу это по тем слезам, которые она уже пролила.

Пока он ожидал так появления маркиза, из замка Пон-Бриллан выехал в три часа дня экипаж. Он достиг перекрестка, к которому примыкала дорога из Коннетабля. Недалеко от нее, как мы сказали, находилась скала Гранд-Сир.

Этот экипаж, широкий и низкий, в который были запряжены две великолепные лошади, остановился у столба перекрестка. Два высоких лакея спрыгнули сзади, и один из них отворил дверцу коляски, откуда весьма быстро спустилась, несмотря на свои восемьдесят восемь лет, вдовствующая маркиза де Пон-Бриллан. За ней следовала другая женщина, казалось, не менее преклонного возраста.

Другой лакей, взяв складной стул, которым часто пользуются люди больные или старые, приготовился следовать за двумя старухами, но маркиза остановила его чистым и немного дребезжащим голосом:

- Останьтесь у коляски, мой друг, и ждите меня здесь. А стул отдайте Зербинетте.

Лакей поклонился, вручил складной стул компаньонке вдовы, и обе они пошли по дороге Коннетабля, покрытой ковром из мха и травы.

Восьмидесятилетняя особа, которая сопровождала маркизу и носившая имя Зербинетта, несла стул.

В восемьдесят лет отзываться на такое кокетливое и легкомысленное имя - это казалось странным.