Эжен Сю - Зависть

- Виконтесса привезла сюда высокую блондинку с черными глазами, немного похожую на вас. Белая, словно лебедь, пухленькая, как перепелка, и вся точеная…

- И ты думаешь, что Рауль?…

- О, мадам, в его возрасте это так…

- Черт возьми! - воскликнула маркиза, беря снова щепотку табака.

- Кстати, об этом, - добавила она после недолгого молчания. - Ты же знаешь все. Что тебе известно о мелкой буржуа, или богатой фермерше, которая живет, как отшельница в уединенном домике, что по дороге в Пон-Бриллан? Знаешь, дом весь увит зеленью, с крытыми сенями в сельском духе… Что, ты не знаешь? О, как ты глупа, Зербинетта, мы же там проезжали дней восемь назад.

- Ах, вспомнила, мадам.

- Ну так как же зовут эту отшельницу?

- Мадам Бастьен, госпожа.

- Что она из себя представляет, эта мадам Бастьен?

- Ах, мадам, - испугалась Зербинетта, не отвечая на вопрос, - вы не слышали?

- Чего?

- Там, в этом гроте…

- Ну?

- Там какое-то движение.

- Полно, Зербинетта, не глупи, это ветер шелестит плющом.

- Вы полагаете, мадам?

- Конечно. Ну отвечай же, что собой представляет мадам Бастьен?

- Это жена спекулянта земельными участками, иначе говоря, человека из «черной стаи».

- О, негодяй! Его собратья сгубили молотками часовню св. Ирины в Нормандии, это сокровище Ренессанса. Они там не оставили камня на камне. Но клянусь честью, мой внук угостил одного из этих пройдох!

- Одного из «черной стаи», мадам?

- Конечно. Вспомни, что мы поехали осмотреть мои земли во Франшвилле, где я не была более шести лет. Маркиз мне сказал: «Матушка, давайте наведаемся в часовню св. Ирины, поглядим, что там осталось». Якобинцы у нас конфисковали эту часовню, и она стала национальным достоянием, как говорили эти мерзкие злодеи. Мы приехали туда и увидели - там было хоть шаром покати, все загублено, за исключением оранжереи, уцелевшей от разрушителей. Злая участь постигла одного из них: он находился там, когда мы вышли из экипажа. Конечно, ты можешь представить, каким гневом загорелись наши сердца! «Сударь, - сказал маркиз этому человеку, - можете вы сказать, какие грубые животные так подло снесли часовню св. Ирины, один из лучших памятников провинции?»

Он ответил: «Эти грубые животные я и мои товарищи, сударь, а вы меня оскорбляете», - сказал он моему сыну с характерным выговором, выдававшим овернца за милю. Ты знаешь, что маркиз был вспыльчив, как порох, и силен, как турок, к тому же храбр, как лев. Он обрушил на разрушителя множество ударов тростью. Ах, моя девочка, что это были за удары! Мне кажется, я и сейчас еще слышу, как они падают на широкую спину овернца. «Вы меня забьете до смерти! - заорал этот негодяй, потирая почки, - я буду с вами драться в поединке». Мой сын ответил ему: «Вы наглец, и я избил вас палкой, но с пройдохами вашего сорта я не дерусь на дуэли». А затем…

- Мадам, - вскрикнула Зербинетта, снова перебивая свою госпожу, - я уверена, что в пещере кто-то шевелится.

- Ах, кончишь ли ты со своими страхами? Ты меня выведешь из терпения.

- Но мадам…

- Какого дьявола ты вообразила? Уж не воры ли?

- Знаете, этот лес, мадам…

- Ну-ка, моя девочка, вспомни старую песенку. И маркиза затянула своим дребезжащим голосом:

- «Милый грабитель, - твердит Сюзан, Милый грабитель, - говорит Мартон…» Но, моя девочка, мы для них были бы не слишком удачной находкой. Вернемся же к моей истории про удары палкой. Я хотела сказать, что после избиения мой сын и я сели в экипаж, а наш посыльный и два лакея внушили сильное почтение этому негодяю из «черной стаи» [7] «Черными стаями», или шайками называли во Франции компании спекулянтов, которые после буржуазной революции XVIII века скупали на слом старинные монастыри и замки. .

Кучер хлестнул, и шесть лошадей нашей берлины [8] Дорожная коляска, созданная в Берлине в конце XVIII в. понеслись, как ветер. Больше мы не слышали о том овернце и не видели его.

- Драться с господином маркизом! - возмутилась Зербинетта, успокоенная отвагой госпожи, - они глупы, эти буржуа!

- Вернемся теперь к нашей отшельнице. Ее муж - такой же скверный и подлый, как тот, которого отстегали тростью?

- Да, мадам, но его почти никогда не видно. Он всегда в разъездах, - то здесь, то там.

- Ах, он почти не бывает у себя? Знаешь, Зербинетта, я нахожу все это превосходным, - вдова задумалась и спросила: - скажи мне, а эта малышка действительно красива? Как ты ее назвала?

- Бастьен. Да, она прекрасна, как день, мадам. Вы помните жену маршала де Рюбампре?

- Да. Так эта Бастьен…

- Она так же красива, если не больше.

- И у нее талия…

- Талия нимфы, мадам.

- То же самое твердит мне Рауль после того, как видел ее в полях. А что это за юнец, желтый, как айва, который был с нею? Вероятно, брат, как сказал Рауль. Тогда, чтобы он не мешал… - маркиза взяла щепоть табаку, - чтобы он не мешал, его можно будет устроить в замке писарем при интенданте с окладом двенадцать или пятнадцать сотен ливров в год.

- Ах, какой шум, мадам! - вскочила Зербинетта, с ужасом глядя на пещеру. - Вы слышали?

- Да, слышала, - ответила неустрашимая вдова, - ну и что?

- Ах, пойдемте скорее, мадам, надо спасаться!

- Оставь меня в покое!

- Ах, но этот шум…

- Эге, да это, видно, душа бедного президента, которая вернулась сюда считать до тысячи, - рассмеялась маркиза. - Ну, садись и не прерывай меня больше, или…

- Ах, мадам, вы храбры, как драгун!

- Да, а чего бояться? Какой-нибудь зверек или птица спрятались в этой пещере.

- Это не слишком успокаивает, мадам.

- Ну-ка, отвечай, тот паренек, которого Рауль видел с крошкой Бастьен, это ее брат?

- Нет, мадам. Это… ее сын!

- Как - сын?! Но тогда…

- Она вышла замуж совсем юной и превосходно сохранилась. По виду ей не дашь больше двадцати лет.

- Так решил и Рауль, потому что он мне рассказывал: «Бабушка, у нее большие голубые глаза, талию можно охватить десятью пальцами, лицо, как у камеи. Ей двадцать, ну, самое большее - двадцать два года. Только они неловко воспитаны, эти буржуа: ее глаза стали громадными, и она смотрела на меня, как на феномена, когда я любезно возвратил ей оброненную пелерину».

«Святая невинность, - попеняла я Раулю, - Раз она так красива и смотрела на тебя своими большими глазами, ты должен был не сразу отдать пелерину, а сохранить у себя и отнести потом ей домой. Вот как надо начинать игру». «Но, бабушка, - возразил мне мой мальчик, исполненный добрых чувств, - ведь я принес ей пелерину только потому, что она так прекрасна».

- Все равно, мадам, г-н Рауль мог бы заехать к Бастьенам два или три дня спустя. Она была бы в восторге принять у себя маркиза, тем более, что это заставило бы лопнуть от злости всю буржуазию края.

- Вот и я ему это говорила. Но милый мальчик не осмеливается.