Петр Радченко - На заре

— Что ответил генерал Хвостиков?

— Я еще не получил ответа.

— Когда же он намерен разворачивать боевые действия?

— Пока ничего определенного не могу сказать, — ответил Улагай.

Стрэнг недовольно скривил обрюзгшее лицо.

— Ваша медлительность, господин командующий, льет воду на мельницу большевиков, — проговорил он скрипучим голосом. — В Приморско-Ахтарском порту скопилось теперь двадцать шесть судов, из которых еще не разгрузили и половины, а сегодня уже второй день идет высадка. Вместо одного-полутора дней, как было предусмотрено планом, разгрузка затянется на целых три дня. Это никуда не годится!

— Вы же в курсе дела, как все получилось, — сказал Улагай. — Однако мы вчера сумели высадить почти всю Сводно-Кубанскую дивизию генерала Казановича и 1-й Уманский конный полк 1-й Кубанской дивизии генерала Бабиева. А сейчас высаживаются другие части.

Стрэнг резко встал, бросил руки за широкую спину и, отбивая на деревянном полу гулкие ритмичные шаги тяжелыми ботинками с толстой кожаной подошвой и железными подковами на каблуках, высоко поднял острые плечи и, остановясь в углу комнаты, возмутился:

— Ничего не понимаю! Что думает этот генерал… Хвостиков? При таких черепашьих темпах ввода войск в боевые действия вряд ли можно рассчитывать на победу. Надо исправлять положение, господин командующий. Запомните, мой друг, что помощь, оказываемая русской армии Великобританией, налагает на Россию определенные обязательства. Мы не можем бросать на ветер боеприпасы, оружие, танки, корабли, самолеты. Мы, англичане, не привыкли вкладывать капиталы в сомнительные предприятия.

— Вкладывать капиталы проще, чем воевать, господин эмиссар! — не сдержавшись, бросил Улагай, отошел в глубину комнаты и оттуда добавил: — Кстати, я где-то читал такое, очень любопытное изречение на сей счет, в котором сказано: «… англичане приходят, чтобы взять, а не дать. У русских же наоборот. Русские дают, но не могут, не умеют брать…»

— Да, это верно, — протянул Стрэнг. — Англичане — народ практичный. Мы знаем: воевать без капиталов — безнадежное дело! Поэтому рекомендую вам, господин командующий, считаться с мнением тех, кто вкладывает в вашу армию большие денежные средства…

На перилах крыльца сидел Василий Бородуля. К нему подошел Никита Копоть.

— Пойдем, крестник, посидим, — сказал он, беря Бородулю под руку, — опрокинем по маленькой.

— Не могу, — ответил Василий. — Меня в любую минуту может покликать командующий.

— Тут же недалеко, за стеной, — подмигнул Копоть. — Ежели и покличет, сразу услышишь. Я ж теперь уже атаман станицы.

— Слыхал, — улыбнулся Бородуля и, не устояв перед соблазном, проговорил: — Разве что в честь вашего атаманства?

— Можно и в честь, — шепнул Копоть, и цыганское его лицо засияло.

В кухне уселись за стол. Нина Арсеньевна подала им водку и закуску.

— А я у Хвостикова был, — сказал Бородуля. — Самолетом летал, только что вернулся.

— Да ну?

— За сутки туда и обратно смотался.

— И как там Хвостиков?

— Готовит наступление.

— Скорее бы! — мечтательно вздохнул Копоть, поднял стопку, чокнулся с крестником. — Ну, Вася! За твое здоровье, за здоровье твоих родителей, дедушки и сестрицы Оксанки.

Глаза Бородули повлажнели.

— Выпьем, крестный, и за ваше атаманство! — произнес он взволнованно и осушил стопку.

Ели некоторое время молча.

— И кого ж ты видел там из своих? — спросил Копоть.

Бородуля тяжело вздохнул:

— Случайно с батьком повидался.

— Неужели? — вырвалось у Копотя. — Где же он?

— Сидит с Хвостиковым в Сентийском монастыре, в поход собирается.

— Молодец твой батько! — похвалил Копоть. — Царскому престолу Бородули всегда были верными казаками!

— Оно-то так, но плохо, что пришлось бежать из родных краев, — посетовал Бородуля, — а теперь в горах сидит, как щур [360] Щур — здесь — крыса. — прим. Гриня в норе.

— А что поделаешь? — сказал Копоть. — И мы тоже до вашего прихода в камышах пропадали… Из рук твоего зятька еле вырвался.

— Какого зятька? — недоуменно уставился на него Бородуля.

— Известно какого, — ответил Копоть. — Виктора Левицкого, муженька Оксанкиного.

— Не зять он мне! — выдохнул Бородуля, стиснув зубы, — Оксанка не живет с ним. С Матяшом сошлась.

Генерал Казанович вместе с двумя адъютантами ехал на открытом автомобиле по дороге, идущей вдоль хуторов Слободского и Курчанского, где сосредоточились силы вверенной ему Сводно-Кубанской пехотной дивизии, вглядывался в степные просторы, раскинувшиеся до самого горизонта. Из частей, входивших в состав его дивизии, здесь уже были 1-й партизанский имени генерала Алексеева полк с приданной офицерской ротой Сводногренадерского батальона и 1-й Кубанский стрелковый полк, а также юнкера Кубанского имени генерала Алексеева и Константиновского военных училищ и железнодорожная сотня.

Обгоняя пехотные и кавалерийские части, которые двигались по дороге, автомобиль вскоре прибыл на передовые позиции, остановился под развесистым дубом.

Казанович поднялся на ноги, посмотрел в бинокль. Красноармейские цепи лежали на железнодорожной насыпи. Белогвардейские пехотные подразделения, залегшие в поле, вели с ними винтовочную и пулеметную перестрелку. По дороге, пролегавшей у железнодорожного полотна, на восток тянулись какие-то обозы. Бурая пыль, как дымовая завеса, окутывала длинные вереницы арб, тачанок и военных повозок.

К Казановичу подъехал в фаэтоне [361] Фаэтон — лёгкая коляска с откидным верхом. — прим. Гриня командир 1-го партизанского полка, доложил обстановку.

— А то что за обозы? — указал Казанович на восток, где клубилось пыльное облако.

— Видимо, тыловые части противника и обозы с беженцами! — ответил офицер.

— М-да, значит, бегут, — промычал Казанович и, выйдя из автомобиля, сказал: — Сейчас к вам прибудет подкрепление. Подготовьтесь к наступлению.

Офицер приложил руку к папахе и, сев в фаэтон, укатил по дороге.

В третьем часу пополудни на подступах к станице Ольгинской снова развернулись ожесточенные бои.

Вечерело. В кривую улицу хутора Украинского, утопавшего в зелени фруктовых садов, въехал обоз. На телегах сидели запыленные старики, женщины, дети.

С моря дул свежий ветер, доносивший в хутор гул близкого боя. Беженцы хлестали лошадей, чтобы скорее вырваться в степь, за пределы населенного пункта. Но усталые кони едва плелись.

Десантники настигли обоз на восточной окраине хутора. Конники с гиканьем и свистом на полном скаку расстреливали сидевших на телегах людей, рубили их саблями и орали неистово:

— Бей христопродавцев! Руби комиссарских прихвостней!