Петр Радченко - На заре

«Никак отступают!» — подумала игуменья и почувствовала, с какой радостью встрепенулось сердце.

Прибежала мать Сергия, затем появились и мать Иоанна с Меснянкиным. Игуменья накинула мантию поверх подрясника, обула комнатные туфли.

— Вот видишь, дочка, — сказал торжествующе Меснянкин. — Красные отступают.

— Да, да, вижу! — взволнованно отозвалась игуменья. — Наконец-то господь услышал наши молитвы.

К воротам монастыря подкатил легковой автомобиль, рядом с которым остановилось человек десять верховых казаков в черкесках, с красными лентами, нашитыми наискосок через черные папахи.

Увидев их, игуменья замахала руками на отца.

— Уходите, уходите от меня!

— Мы сейчас вас спрячем, Яков Николаевич! — беря старика под локоть, заспешила мать Сергия.

— Проводите его в библиотеку! — приказала игуменья.

— Они кого-то кличут, матушка, — указала мать Иоанна на окно. — Мирон к ним вышел.

Выпроводив всех из своей кельи, игуменья прикрыла дверь и опять заглянула в окно. Верховые въехали во двор.

Корягин поднялся на крыльцо монашеской обители, постучал в дверь. Вышла мать Иоанна, низко поклонилась.

— Что надобно, раб божий? — смиренно спросила она, мельком поглядывая на Воронова [405] Воронов , Елисей Михайлович — казак станицы Георгие-Афипской (сейчас — поселок Афипский) Кубанского казачьего войска, вахмистр, участник Первой мировой войны, осенью 1917 года разжалован, лишён Георгиевского креста и приговорён к смертной казни, революция спасла его от казни. В декабре 1917 года вернувшись в станицу Георгие-Афипская создал революционный кружок, был назначен председателем станичного Совета народных депутатов. В 1920 году — командир 3-й отдельной казачьей кавалерийской бригады. — прим. Гриня — командира 3-й Отдельной казачьей кавбригады, стоявшего с бойцами под колокольней.

— Позовите игуменьшу, — сказал Корягин.

— Сейчас кликну, — ответила монахиня.

Минуты через две на крыльцо вышла игуменья.

— Я вас слушаю, Петр Владиславович!

— В гости к вам приехали, — сказал Корягин. — Принимайте. Незваные, да желанные.

«Только черт вам рад!» — подумала игуменья, однако поклонилась и с деланным радушием ответила:

— Милости просим.

Корягин окликнул Воронова и, когда тот подошел, спросил игуменью:

— Вы знаете этого человека?

— Нет, — ответила она тихо, бросив короткий взгляд на сабельный шрам, искажавший щеку, председателя ревкома.

Корягин познакомил ее с комбригом, поинтересовался:

— Как живете? Никто не тревожит вас?

— Пока тихо-мирно, — игуменья пожала плечами.

— Мы вот по какому делу, матушка, — разгладив черные усики, сказал Воронов. — Думаем тут, в вашем монастыре, одну воинскую часть разместить.

— Воля ваша, — покорно склонила голову игуменья. — Прикажете освободить часть обители?

— Нет, нет! — возразил Воронов. — Не надо. Мы люди не гордые — разместимся во дворе. Хлопцы не любят нежиться. У нас, казаков, обычай такой: где просторно, там и спать ложись.

— Как вам угодно, — сказала игуменья.

Оставив в монастыре две резервные казачьи сотни, 3-я Отдельная кавбригада двинулась дальше. Нескончаемым потоком тянулась конница по лесной дороге в Краснодольскую.

Воронов, словно впаянный в казачье скрипучее седло, лихо мчался на карем дончаке по обочине дороги, обгоняя пулеметные тачанки, верховых. По загорелому лицу текли извилистые струйки пота. Конь под ним екал селезенкой, фыркал и шел размашистой иноходью.

Легковая машина, оставив позади себя бригаду, въехала в станицу и направилась к ревкому. На улице молодайки и девчата вперемешку с парубками и ребятишками гонялись друг за дружкой с ведрами в руках, обливались водой, визжали и громко хохотали. Под ногами у них шныряли собаки, заливались лаем и хватали за штаны и юбки бегущих.

«Озорничают… — подумал Корягин. — Им и война нипочем…» Он попросил шофера остановить машину, окликнул:

— Галька, подойди на минуту!

Раскрасневшаяся Галина подбежала к нему и, с трудом переводя дыхание, спросила:

— Что, Петр Владиславович?

Корягин поманил ее пальцем. Галина прислонилась к борту машины.

— Василий Норкин просил тебя зайти к нему в больницу, — шепнул Корягин.

Галина зарделась еще сильнее, хотела что-то сказать, но девчата и хлопцы как оглашенные налетели на нее, окатили холодной водой, залив и всех сидящих в машине.

— А, чтоб вас черти забрали! — отфыркиваясь, вскрикнул шофер, включил мотор, и «фордик» с ревом понесся к ревкому.

Галина пустилась домой, вскочила в хату. Денисовна склеивала замазкой разбитую макотру [406] Макотра — то же, что макитра — широкий глиняный горшок. — прим. Гриня , беседовала с Левицкой. Увидев мокрую дочь, она уронила макотру в подол, всплеснула руками:

— Вы только поглядите на нее. Чистая анчутка [407] Анчутка — чертенок. — прим. Гриня !

Галина звонко засмеялась, нырнула в великую хату, начала переодеваться.

— Ось [408] Ось, от — Вот, здесь. — прим. Гриня Мироновна до тебя пришла, — обратилась к ней мать. — Просит, чтобы ты помогла ей написать письмо Виктору. Батько наш завтра поедет в Екатеринодар базарувать [409] Базарувать, базарювать — Быть на базаре. — прим. Гриня , а заодно повезет и письмо.

— Сейчас не могу, — сказала Галина. — Некогда мне… Часа через два сама приду к вам, тетя Паша.

— Это еще лучше, — промолвила Мироновна. — Я тоже спешу: хлеб надо вынимать из печки.

Галина показалась в дверях в праздничном голубом платье и коричневых туфлях на высоких каблуках. Денисовна удивленно вытаращилась на нее.

— Свят, свят! Чего это ты вырядилась в будень?

— Причина есть! — весело сказала Галина, повязывая голову косынкой.

Выскользнув из хаты, она задержалась в сенях, прислушалась. На улице уже стояла тишина. Лишь со стороны моста доносился какой-то неясный шум. Выйдя за калитку, Галина увидела въехавших в улицу верховых казаков с развевающимся красным знаменем.

«Куда это они? — подумала она и невольно остановилась, но, спохватившись, снова ускорила шаг. Мысли о Норкине будто подгоняли ее. — Зачем я ему понадобилась?» — гадала она, чувствуя, как все сильнее колотится сердце.

Обширный больничный двор был обнесен железной оградой, вдоль которой росли высокие пирамидальные тополя. Длинное здание больницы располагалось в центре двора под размашистыми тенистыми дубами. С улицы к главному входу вела аллея.

Несколько минут простояла Галина у калитки, поглядывая нерешительно на парадную дверь, затем быстро зашагала к ней. В светлом коридоре ее встретила медицинская сестра.

— Вам кого? — спросила она, подозрительно оглядывая посетительницу с ног до головы.