Петр Радченко - На заре

— За что же все-таки его арестовали? — спросила Екатерина Нестеровна. — В чем обвиняют?

Соловьев пожал плечами.

— Странно, но это факт. Его обвиняют за неправильную дислокацию, размещение частей 9-й Красной армии на территории Кубани, — сказал он задумчиво, — в силу чего берега Черного и Азовского морей остались неприкрытыми к моменту высадки врангелевских десантов в области. Но разве можно кого-либо обвинять в этом? Войска нужны были везде… Сейчас мы дали знать об аресте Назара Борисовича Владимиру Ильичу Ленину. Я не сомневаюсь, что все кончится благополучно, — заверил ее Соловьев. — Все наши штабные работники и областком партии стоят горой за Назара Борисовича.

На глазах Аннушки засверкали слезы радости.

Ночью 3-я Отдельная казачья кавбригада Воронова и приданный ей 1-й Афипский полк Жебрака походным порядком выехали из города и вдоль Черноморской железной дороги направились в сторону Тимашевской. За кавалерией тянулись пушки, пулеметные тачанки, брички, нагруженные боеприпасами, фуражом, провиантом. В теплом степном воздухе пахло ночной сыростью, конским потом, махорочным дымком.

Взошла луна, и по спящей кубанской равнине разлилась бледная муть. Воронов и Жебрак, подгоняя своих взмыленных коней, двигались в голове быстро мчавшейся бригады.

Незадолго до рассвета кавбригада минула станицу Медведовскую. Постепенно восточный край неба охватывался белесой каймой, которая расширялась и теснила тьму к западу. Над полями повеял медвяно-душистый аромат горошка, на степные травы осела холодная утренняя роса. Одна за другой гасли звезды.

Левицкие и Вьюн ехали в первом ряду 1-го Афипского казачьего полка. Ратник шел иноходью, не потел, как другие лошади. Лаврентий посматривал то на него, то на Кристалла, на котором сидел Демка.

— А ну, сынок, пощупай под потником, не вспотел Ратник? — сказал он Виктору. — Только осторожно, чтобы покров не попортил.

Виктор оперся на луку, провел пальцами по спине коня, потом заложил руку под седло, сказал:

— Совсем сухо.

— А у твоего, Дема? — обратился Лаврентий к Вьюну, ехавшему с правой стороны.

Кристалл тоже был сух, шел легко и свободно, крупной рысью.

— А мой кабардинец уже весь в мыле, — недовольно буркнул Лаврентий. — Тяжелый на ходу, как мельничный камень.

Густо запахло шалфеем, васильками, чабрецом, мятой. Многие всадники, опьяненные ароматом степи, на зорьке впадали в дрему, но, раз-другой клюнув носом, тотчас стряхивали с себя сонливость, принимали бодрый вид. Восток уже пылал рассветным заревом. Высокая трава, окаймлявшая дорогу, искрилась блестками росы, словно раскаленным серебром.

Вдали уже виднелась станица. И вдруг, сотрясая воздух, над степью прокатился гул орудийного выстрела. Качнулись травы, роняя росу. Кони обеспокоенно запрядали [422] Прядать — шевелить, поводить. — прим. Гриня ушами. Бойцы насторожились.

Бросив поводья на луку, Виктор достал из кармана кисет, обратился к отцу и Вьюну:

— Закурим, что ли? А то как бы с ходу в бой не кинули.

— И такое могет статься, — отозвался Лаврентий, протягивая руку за табаком и бумагой.

Закурили.

— Как у тебя шабля, сынок, добре навостренная? — спросил Лаврентий.

Виктор хлопнул ладонью по ножнам, ответил:

— Не только рубить, но и бриться можно!

— Тогда порядок, — сказал Лаврентий и, вдруг уставившись на шашку сына с таким изумлением, будто это была не шашка, а какая-то невидаль, выдохнул: — Ты где взял цю шаблю?

— В бою добыл, — ответил Виктор, — когда за монастырь бились.

Лаврентий повел тылом ладони по усикам, просиял улыбкой:

— Так и есть! Это же шабля Федота Молчуна, твого крестного. Я ее враз признал. Это ж потерял он ее, коли мы пятки мазали салом. Но каким чудом?

— На ней пояс был перерванный, — сказал Виктор. — Видно, лопнул с натуги.

— Ну и вояка! — усмехнулся Лаврентий, покрутил прокуренный ус и наставительно прибавил: — Казак без шашки острой и коня верного, что тот кизяк [423] Кизяк — высушенный или переработанный навоз, используемый в качестве топлива. — прим. Гриня . Ну и, окромя того, бесперечь [424] Бесперечь — беспрестанно, постоянно, зачастую, завсегда. — прим. Гриня , хоробрость и сноровка нужны. Боже упаси позади себя супротивника оставлять. Пожалеешь его — он тебя не пожалеет. Да, факт на лице.

— Мы про то уже знаем, дядько Лавро, — с видом бывалого рубаки заявил Вьюн.

— Человек многое знает, да часом забывает про все.

До Тимашевской уже было рукой подать. Из-за далекого горизонта, задернутого редкой голубоватой завесой тумана, поднялся ослепительный диск солнца, и в траве, окропленной росою, засветились тысячи радужных огоньков.

Воронов остановил бригаду. Эскадроны застыли у полотна железной дороги.

Комбриг подал команду спешиться. Бойцы слезли с коней, шумным табором рассыпались по железнодорожной насыпи. В станицу были посланы Виктор Левицкий и Выон. Проскочив переезд, они помчались в Тимашевскую. Вскоре вернулись с командиром кавбригады 14-й кавалерийской дивизии Демусом и его ординарцем Петькой Зуевым. Демус передал повод ординарцу, спрыгнул с карабаха, обтер широкой ладонью пот со лба, покрытого рябинками, поздоровался с командирами кавбригады.

— Как у вас дела? — спросил Воронов.

— Положение неважное, — угрюмо ответил Демус. — Большие потери несем.

— Командующий здесь?

— Тут! Сейчас на участке 1-й Кавказской кавдивизии Мейера.

— А какова диспозиция войск?

Демус поправил русый чуб, выбившийся из-под фуражки с лакированным козырьком, поднял планшетку, указал на карту под целлулоидным верхом и познакомил командиров с расположением войск на передовой:

— Вчера вечером 3-й стрелковый полк Приуральской бригады выбил врага из Бриньковской. 1-й и 2-й стрелковые полки этой же бригады сосредоточились вот тут — в районе хутора Ищенко. Конная группа, составленная из потрепанных в боях частей, заняла оборону по линии Брюховецкая–Тимашевская.

— Противник далеко? — спросил Воронов.

— Верстах в пяти — семи от Тимашевской. Изредка бьет по ней из пушек.

Воронов в сопровождении ординарцев отправился с Демусом на передовую.

Бойцы, воспользовавшись остановкой в пути, отдыхали. Одни расположились на травянистых откосах насыпи, другие — на копнах почерневшей пшеницы; сказывалась бессонная ночь — не успев прилечь, многие засыпали. Лошади паслись на золотистой стерне.

Виктор ослабил подпругу у Ратника, пустил его в жнивье к Кристаллу, а сам лег под копну, рядом с отцом и Демкой.

Вдали показался санитарный поезд. Громыхая на стыках и надсадно шипя паром, он подкатил к бригаде, остановился. Из вагонов высыпали сестры милосердия в синих платьях и белых передниках, с красными крестами на груди.