Петр Радченко - На заре

«Почему не дают людям нормально жить? Почему отбирают и топчут то, что я добыл собственным горбом? — Мысли захватили его сознание, громоздились одна на другую, а высказать их было некому. — Что же оно будет дальше? — думал он с горестью и возмущением. — братство, равенство провозглашают!.. А какое такое может быть равенство, ежели я работаю, гну хребет от зари до зари, а вон Литовченки (это его соседи по земельному наделу в степи) все лето спят в холодке. Теперь они „братья“, пролетарии, в коммунию первые подались. Там им выгодно: все поровну получат! А я не желаю поровну, — почти выкрикнул Матяш. — Я хочу взять то, что добыл сам, вот этими мозолистыми!.. — Вспомнил он и про ту коммуну, которая к тому времени успела уже развалиться, проскрежетал зубами: — Нет! Мне это ни к чему…»

Привязанный к частоколу конь настороженно прядал ушами, изредка пощипывал траву и шумно фыркал. Присутствие коня немножко приободрило Матяша. Он порывисто встал, сорвал замок с колец и вошел в дом. Его шаги гулко отдались в пустых комнатах. Он распахнул все окна. В доме загуляли освежающие струи сквозняков, и от свежего ветерка у него закружилась голова, потемнело в глазах. Страшно ему было одному оставаться в своем доме. Горько было сознавать, что ни одна родная душа никогда уже не встретит его на пороге этого дома. Выйдя на крыльцо, он устало прислонился к дверному косяку и глухо застонал… Из разных концов станицы доносились крики, одиночные выстрелы: это хвостиковцы истязали население. Как сквозь сон, Матяш услышал свое имя, оглянулся на знакомый голос и увидел Оксану. Она подошла к нему, положила руки на его плечи.

— Что с тобой, Андрюша? — спросила она тихо и ласково.

Матяш посмотрел на нее из-под нахмуренных бровей, тряхнул головой и, заскрежетав зубами, выдохнул:

— Добраться бы мне до Корягина!..

— Успокойся, — промолвила Оксана, гладя его по бледным щекам и заглядывая в глаза, полные злобы и слез. — Все уладится. Вот даст бог, победим… Все восполним.

— Так-то и победишь! — безнадежно махнул рукой Матяш. — Восполнишь. Это надо жизнь начинать снова, а такого не бывает… Кобыла с волком тягалась, один хвост да грива остались!

Оксана припала к нему на грудь.

— Ну, что ты так, Андрюша, пал духом? Неужели не веришь, что мы победим? Англия и Америка с нами. Они помогут.

— Жди у моря погоды! — ответил Матяш. — Без них было бы лучше. Не Кубань мы отстаиваем, а черту на рога лезем. Россию задумали завоевать. Потому казаки и не идут за нами. Так и погибнем!

Оксана протестующе сказала:

— А я не хочу погибать. Я хочу жить, любить тебя, быть с тобой вместе долго, долго — до скончания!

Они вошли в дом. На улице против двора Бородули остановился автомобиль. Оксана заглянула в окно, проговорила:

— Кажись, генерал Хвостиков приехал.

— Черт его принес! — выругался Матяш.

Машина вкатила во двор. Из нее выскочил Дауд и услужливо распахнул задние дверцы. Хвостиков, а за ним и Крыжановский спустились на землю, и тут же на крыльце были встречены Бородулей, который, не отдавая им чести, так как был без головного убора, раскланялся в пояс и пригласил в дом, повел в комнату.

Баксанук также вылез из автомобиля и, выйдя на улицу, направился с братом по тротуару вдоль плетней и заборов. Вскоре они остановились у перекошенных ворот. Дауд толкнул их ногой и вместе с братом вошел во двор, остановился под шелковицей, росшей у сарая. Хозяйка выбирала огурцы на огороде. Увидев непрошеных гостей, она взяла ведро и робко зашагала между кустами картошки. Баксанук сел на чурбан, попросил у нее хлеба. Хозяйка вынесла ему ломоть, и он принялся есть огурцы, потом потребовал молока. Женщина достала крынку из погреба, подала азиату. Дауд тем временем нырнул в хату, где спал на маленькой кровати пятилетний ребенок, и начал шарить везде, но взять было нечего. Тогда он указал хозяйке на часы-ходики, висевшие на стене, и предупредил:

— Гляди, будет пять минут и твоя не даст пять золотых, моя будет резить твоя сына.

Мать упала перед ним на колени и в ужасе стала просить не губить ребенка, а Дауд отсчитывал:

— Уже четыре минута.

Бедняга побежала к соседу, и тот дал ей пять золотых. Женщина возвратилась домой, отдала деньги, и бандиты ушли.

Пострадавшая была в отчаянии. Она даже не заметила, куда девались грабители. Однако принарядившись, пришла к Бородуле в то самое время, когда генералы собрались уже уезжать, и, застав их на крыльце, обратилась к Хвостикову:

— Так вот как твои солдаты воюют! Знаешь ты, что они ограбили вдову офицера, погибшего на германском фронте?

И подала ему бумагу Хвостиков проверил документ, сказал:

— Хорошо, приходи сегодня на площадь и укажешь, кто тебя ограбил.

Из сада вышли Баксанук и Дауд. Вдова увидела их, стушевалась и закричала:

— Этого я не сделаю! Меня тогда убьют их товарищи.

Хвостиков нахмурился, пошарил в карманах черкески и, играя в честность и великодушие, вернул вдове пять золотых и тотчас уехал с Крыжановским и своими телохранителями.

За станицей, на северной ее стороне, хвостиковцы рыли окопы, возводили укрепления.

Матяш, сопровождаемый двумя верховыми казаками, гнал в намет коня по околице. На берегу Кубани он увидел Гусочку, который ехал трусцой на своей Анархии.

— Ну как, Иван Герасимович, у тебя дома? — спросил Матяш, поравнявшись с ним.

Глаза Гусочки воровато заметались.

— Я дома ще не был, — соврал он. — Времени нету свободного. Дела всякие. — Сапоги его и ноги лошади были в свежей грязи. Заметив, что Матяш обратил на это внимание, Гусочка сказал: — Токо шо чуть было в Кубань не влетел. Коняка така норовиста, оступилась, чертяка. Зараз приеду, жонка баньку истопит, помоюсь! Ежли охота — приходи вечерком побаниться.

— А горилка будет?

— Прихватишь с собой, так будет.

— Ох и жила ж ты, Герасимович! — бросил Матяш и, увидев Федота Молчуна, поскакал догонять его.

Гусочка дернул повод, прикрикнул на Анархию и поехал вдоль берега. Только что он побывал за Кубанью и обшарил карманы всех убитых среди камышей. Кое-что ему перепало: три кисета с табаком, два серебряных и десять золотых рублей царской чеканки и массивный золотой крестик.

Матяш догнал Молчуна, спросил:

— Что с Гришкой? Говорят, ему очень плохо.

— Да, дела у него неважные, — забеспокоился Молчун. — Коли б совсем худо не было. Заехал бы ты к нему.

— Побываю! — пообещал Матяш.

На том и расстались. Молчун выехал на площадь, где в кругу своих солдат стоял командир Дикой сотни [454] Дикая (сотня, дивизия) — ставшее нарицательным наименование кавалеристских подразделений состоявших из добровольцев-мусульман, произошло от наименования Кавказской туземной конной дивизии (впоследствии — корпус), более известной как «Дикая дивизия». К январю 1918 года Кавказский туземный конный корпус прекратил своё существование. Однако, часть бывшего состава Дикой дивизии отправилась служить в ряды ВСЮР. — прим. Гриня — Джентемиров [455] Джентемиров — прапорщик 6-й сотни 3-го Черкесского Конного полка Черкесской конной дивизии, 3-го января 1920 года был тяжело ранен в районе Ставрополя. Всех раненых эвакуировали по маршруту Армавир–Екатеринодар–Новороссийск, откуда они убыли в эмиграцию. О дальнейшей судьбе Джентемирова неизвестно. Черкесская конная дивизия при отступлении была уничтожена на границе с Грузией. Остатки 3-го Черкесского Конного полка ушли горами в Карачай, где примкнули к отряду Фостикова. — прим. Гриня , высокий, стройный абазинец. Оживленно жестикулируя руками, он что-то рассказывал двум английским офицерам, которые то и дело покатывались со смеху. Молчун остановился у правления, привязал коня к ограде и, взбежав на крыльцо, встретился с пьяным Минаковым. Тот протянул ему руку, проговорил развязно: